Фридрих Август фон Хайек
Претензии знания
Лекция памяти Нобеля. (11 декабря 1974, г.Зальцбург, Австрия). *Достойный повод данной лекции - в сочетании со значимой практической проблемой, с которой сталкиваются современные экономисты - сделал выбор ее темы практически безальтернативным. С одной стороны, состоявшееся совсем недавно учреждение премии памяти Нобеля в области экономических наук являет собой важный шаг в том процессе, который, по общепринятому мнению, в значительной степени придает данной науке достоинство и престиж, присущие физическим наукам. С другой стороны, как раз к данному моменту экономисты призваны заявить свою позицию относительно того, как избавить мир от серьезной угрозы неудержимой инфляции; при этом надо согласиться, что она является порождением политики, которую большинство рекомендовали как раз экономисты - и даже побуждали правительства к ее осуществлению. Действительно, у нас мало причин для гордости: как профессионалы мы находимся в растерянности.
Я полагаю, что эта неудача экономистов проводить более успешную политику тесно связана с их склонностью как можно сильнее подражать процедурам, блистательно осуществленным в физических науках - попыткой, которая в нашей области может привести к полному провалу. Это подход, который можно было бы охарактеризовать как "сциентистскую установку" ("scientistic" attitude), определенную мною лет тридцать тому назад как "установку вполне определенно ненаучную в подлинном смысле этого слова, поскольку таковая сводится к механическому и некритическому применению приемов мысли к областям, отличающимся от тех, где они были сформированы" 1) . И я намерен сегодня объяснить, как некоторые весьма печальные ошибки современной экономической политики напрямую связаны с данным научным заблуждением.
Теория, на которую опиралась финансово-денежная политика последних тридцати лет и которую я в основном соотношу с продуктами ошибочной трактовки собственно научных процедур, заключается в утверждении упрощенно позитивных корреляций между всеобщей (total) занятостью и величиной совокупного спроса на блага и услуги. Это приводит к убеждению, что мы можем постоянно обеспечивать полную (full) занятость, поддерживая на приемлемом уровне общие денежные затраты. Среди различных теорий, претендующих на объяснение причин обширной безработицы, вероятнее всего, только упоминаемая приводится в качестве подтверждения строгие количественные данные. Тем не менее, я считаю ее принципиально ложной, а действия в соответствии с ее рекомендациями, как мы уже видим, весьма пагубными.
Это выводит меня на основополагающий вопрос. В отличие от физических наук, экономическая теория и других дисциплинах, исследуют сущностно сложные феномены (essentially complex phenomena), при этом рассматриваемые аспекты явления, относительно которых мы можем получить количественные данные, по необходимости ограничены и могут не включать его более важных аспектов. Если в физических науках считается общепризнанным - и, вероятно, с достаточными основаниями, - что любой важный фактор, определяющий наблюдаемые явления, сам по себе подвергается прямому наблюдению и измерению, то при изучении таких сложных отношений, как рынок, зависящий от действий множества индивидов, ситуация иная: все обстоятельства, определяющие результат процесса - по причинам, которые я объясню позже, - вряд ли могут быть в полной мере познаны и измерены. И хотя в физических науках исследователь в принципе способен измерить то, что уже при первом подходе (prima facie) с позиций теории он считает важным, в социальных науках часто признается важным скорее то, что поддается измерению потом. Поэтому иногда выдвигается требование формулировать наши теории таким образом, чтобы они могли выражаться лишь в измеряемых величинах.
Трудно отрицать, что такое требование вполне произвольно ставит границы фактам, которые должны признаваться в качестве возможных причин событий, наблюдаемых в реальном мире. Ведь вышеизложенный взгляд, часто и вполне наивно воспринимаемый в качестве научной процедуры, может привести к довольно парадоксальным последствиям. Нам, конечно, известно: в отношении рынка и некоторых ему подобных социальных структур имеется большое количество фактов, которые мы не в состоянии измерить; о них фактически можно получить только некую весьма неточную и общую информацию. А так как последствия этих фактов в ряде случаев не могут быть подтверждены количественными выкладками, то они просто не принимаются во внимание теми, кто присягнул признавать только сугубо научные знания - и кто поэтому пребывает в счастливом неведении, признавая ту фикцию, в соответствии с которой лишь измеряемые факторы можно считать релевантными.
Корреляция между совокупным спросом и всеобщей занятостью, к примеру, может быть лишь приблизительной, но поскольку для подтверждения только ее мы можем привести количественные данные, то лишь она и принимается в качестве каузальная связь. Поэтому, исходя из данного стандарта, можно обнаружить прекрасные "научные" подтверждения ложной теории, которая и будет восприниматься как раз в силу ее большей "научности", а не валидных объяснений; последние же могут отвергаться из-за отсутствия удовлетворительных количественных данных. Разрешите проиллюстрировать данное положение кратким обзором того, что я считаю действительно главной причиной безработицы - наряду с объяснением, почему она не может быть в обозримый срок устранена мерами инфляционной политики, рекомендованными столь модной сегодня теорией. Я думаю, что правильное объяснение кроется в наличии расхождения между распределением спроса на различные блага и услуги, с одной стороны, и размещением рабочей силы и ресурсов по производству таковых продуктов - с другой. Мы обладаем достаточно достоверным "качественным" знанием о силах, посредством которых осуществляется соответствие между спросом и предложением в различных секторах экономической системы; об условиях, при которых оно может быть достигнуто; о факторах, которые видимым образом могут препятствовать подобной сочетаемости. Отдельные шаги в плане оценки подобного процесса опираются на факты повседневного опыта, и весьма немногие заботятся о поиске аргументов относительно валидности фактических утверждений или же логической точности выводов, из них вытекающих. Действительно, у нас есть достаточно оснований верить в следующее: безработица служит признаком того, что структура соотношения цен и заработной платы (обычно вследствие фиксации цен, осуществляемой на уровне монополии или правительства) искажена и что восстановление равенства между спросом и предложением на рынке труда во всех секторах изменит соотношение цен, соответствующим образом перераспределяя рабочую силу в нуждающиеся в ней сектора.
Но если бы нас попросили предоставить количественные данные относительно отдельной структуры цен и заработной платы для достижения баланса текущих продаж продуктов и услуг, следовало бы признать, что такой информации у нас нет. Иными словами, нам известны основные условия, в которых то, что иногда не совсем правильно именуется равновесием, устанавливается само по себе - но мы никогда не узнаем, что делается с отдельными ценами и заработной платой в условиях, когда на рынке достигается подобное равновесие. Мы просто говорим об условиях, при которых можно ожидать установления на рынке такого соотношения цен и заработной платы, когда спрос будет соответствовать предложению. Но мы никогда не будем в состоянии предоставить статистическую информацию и на этом основании прогнозировать, в какой степени формирующиеся цены и заработная плата отклоняются от тех, которые обеспечили бы текущую продажу при наличном спросе на рабочую силу. Хотя это объяснение причин безработицы является эмпирической теорией в том смысле, что она может быть признана фальсифицируемой (например, когда обнаруживается, что при постоянном предложении денег общее увеличение заработной платы не ведет к безработице) - это явно не та теория, которую можно применять для получения определенных количественных прогнозов относительно ожидаемых ставок заработной платы или же распределения трудовых ресурсов. Так почему же мы, экономисты, должны признавать себя виновными в незнании такого рода фактов, относительно которых в физической теории от ученого определенно ожидалась бы точная информация? Под воздействием примера физических наук подобная позиция признается полностью неудовлетворительной и звучат требования опираться на методы доказательства, принятые в этих науках - и, по всей вероятности, это мало кого удивляет. Причиной подобного положения дел является следующий факт (на чем я уже кратко останавливался): социальные науки - подобно биологии, но в отличие от большинства областей физического знания - исследуют структуры сущностной сложности, например, такие структуры, характерные особенности которых могут быть представлены только на моделях, построенных на относительно большом числе переменных. К примеру, конкуренция - процесс, приводящий к определенным результатам лишь в том случае, если он охватывает довольно большое число активных личностей.
В некоторых областях знания, в частности в тех, где возникают проблемы такого же характера, как и в физических науках, трудности могут преодолеваться путем использования данных об относительной частоте, или вероятности, проявления определенных качеств, присущих различным элементам - вместо точной информации об отдельных элементах. Но это правомерно только для случаев, когда исследуется то, что доктор Уоррен Уивер (в прошлом работавший в Фонде Рокфеллера) назвал "феноменом неорганизованной сложности (unorganized complexity)" - отметив, что такой феномен должен трактоваться гораздо шире, в отличие от "феноменов организованной сложности", с которыми мы сталкиваемся в социальных науках 2) . Организованная сложность поэтому указывает, что характер структуры демонстрирует зависимость не только от качеств индивидуальных элементов, из которых она состоит, или относительной частоты, с которой они проявляются, но и от способа связи данных элементов между собой. Объяснения активности подобной структуры не могут быть по указанной причине заменены информацией статистического характера об отдельных ее элементах; нужна полная информация о каждом элементе - если наша теория претендует на точные прогнозы относительно отдельных случаев. Без такого рода специфической информации относительно отдельных элементов мы столкнемся с тем, что я назвал (по другому поводу) предсказаниями по заданному образцу (pattern predictions) - предсказаниями, касающимися набора общих характеристик структуры, которая формируется самостоятельно, но не содержащими специфических положений об индивидуальных элементах, из которых она будет состоять . 3)
Это особенно справедливо относительно наших теорий, выявляющих детерминацию таких систем соотношения цен и заработной платы, которые могут сами по себе сформировать надежно функционирующий рынок. В ходе подобного рода детерминации цен и заработной платы встречаются примеры отдельной информации, посылаемой каждым из участников рыночных отношений - в виде некой суммы фактов, которая в своей целостности не может быть познана научным наблюдателем или же любым иным индивидуально мыслящим существом. В действительности здесь обнаруживается начало превосходства рыночного порядка; в нем причина того, почему этот порядок (если он не подвергается воздействию правительственных структур) регулярно замещает другие типы порядка: результирующие распределение ресурсов в рамках первого в большей мере исходит из знания относительно пригодных к использованию отдельных фактов - причем знания, существующего в рассеянном виде среди бесчисленного количества лиц, чем из сведений, которыми может обладать какая-либо отдельная персона. Но поскольку мы, осуществляющие наблюдения ученые, не можем достичь когда-либо знания о всех детерминантах вышеуказанного порядка, то вследствие этого мы не в состоянии узнать также, какая потребуется отдельная структура цен и заработной платы для обеспечения равномерного спроса; не в состоянии мы также измерить и отклонения от этого порядка; нельзя, вдобавок, статистически проверить нашу теорию о таких отклонениях от системы "равновесия" цен и заработной платы, которые делают невозможной продажу определенных продуктов и услуг по запрашиваемым ценам.
Прежде чем продолжить непосредственное изложение всех ощущаемых сегодня последствий подобного рода политики занятости, позволю себе более точно определить внутренние ограничения нашего количественного исчисляемого знания, которые столь часто игнорируются. Хочу сделать это, чтобы ни у кого не сложилось впечатления, что я вообще выступаю против математических методов в экономической науке. Фактически же я считаю большим преимуществом математических приемов то, что они позволяют нам описывать средствами алгебраических уравнений общий характер некоторых образцов (pattern), даже если при этом мы не уясняем количественных параметров, детерминирующих отдельные их проявления. Вряд ли можно достичь понятной картины общих взаимозависимостей между различными событиями на рынке без алгебраических приемов. И все же следует избегать иллюзии относительно наших возможностей так использовать указанные приемы, чтобы прогнозировать количественное выражение данных величин; это приводит и к тщетным поискам количественных или цифровых констант. А так происходит даже вопреки тому факту, что современные основатели математической экономики и не тешили себя подобной иллюзией. Предложенная ими система уравнений описывала бы образцы рыночного равновесия, если их можно было бы представлять, таким образом, будто можно заполнить все пробелы в абстрактных формулах (то есть будто нам известны все параметры данных уравнений) - и вследствие этого если бы наличествовало знание о ценах и объемах всех продаваемых благ и услуг. Но как ясно показал один из основателей данной теории Вильфредо Парето, данная цель не достигается "подбором количественного выражения цен", поскольку, по его словам, было бы "абсурдом" предполагать, что мы можем собрать все эти данные 4) . Действительно, данный главный пункт был понят уже такими замечательными предшественниками современной экономической теории, как испанские преподаватели шестнадцатого века, которые подчеркивали: то, что можно назвать математической ценой (pretium mathematicum), зависит от весьма большого числа отдельных обстоятельств, поэтому ее никогда не может узнать человек и она известна лишь Богу 5) . Мне иногда хочется, чтобы наши специалисты по математической экономике запечатлели это в своем сердце. Должен признаться, что я все еще сомневаюсь: является ли их поиск измеряемых величин весомым вкладом в теоретическое понимание экономических феноменов - на фоне значимости таких величин для описания отдельных ситуаций? При этом я не готов принять извинения, что данное направление исследований якобы существует в течение весьма непродолжительного времени: ведь был же основатель эконометрики сэр Уильям Петти прежде всего старшим коллегой сэра Исаака Ньютона по Королевской академии наук!
Есть немного примеров, демонстрирующих явный вред заблуждения, что в экономических разработках важны лишь измеряемые величины: один из серьезнейших - анализ наблюдающейся инфляция и проблем занятости. Воздействие подобного заблуждения заключается в том, что подлинные причины ширящейся безработицы, по всей видимости, выпадают из поля зрения большинства сциентистски мыслящих экономистов, так как их разработки не могут быть подтверждены напрямую наблюдаемыми отношениями между измеряемыми величинами; почти исключительная концентрация на количественных соотношениях феномена, заметного и невооруженным взглядом, приводит и к усугубляющей ситуацию политике.
Конечно, готовность воспринять ту разновидность теории, которая, на мой взгляд, содержит правильное объяснение безработицы, равнозначна признанию теории с неким ограниченным содержанием, поскольку она позволяет обосновать только весьма общие представления о классе событий, ожидаемых нами в данной ситуации. Но воздействие на политику более амбициозных теоретических конструкций вряд ли может привести к успеху. Я настаиваю на предпочтении истинного, хотя и не столь совершенного знания - даже если оно будет носить во многом неопределенный характер и не претендовать на прогноз, такому точному знанию, которое может оказаться и ложным. Доверие к явному удобству общепризнанных стандартов научного исследования, обеспечиваемых по видимости простыми, но ложными теориями, может привести к печальным последствиям - как это и показано в приведенном примере.
Фактически в рассматриваемом примере многие средства, предлагаемые доминирующей "макроэкономической" теорией в качестве лекарства против безработицы - в первую очередь, увеличение совокупного спроса, - стали причиной весьма обширного распределения ресурсов неправильным образом, что, по всей видимости, и привело к неизбежности дальнейшей, уже полномасштабной безработицы. Непрекращающиеся вливания дополнительных денежных средств в те точки экономической системы, где образуется временный спрос, должны быть прекращены; это остановит рост денежной массы или снизит его темпы (скорректировав и ожидания непрекращающегося роста цен) и обеспечит использование трудовых и иных ресурсов, которые остаются неподвижными, пока происходит увеличение денежной массы неизменными темпами - или, возможно, пока ее ускорение задается процентной ставкой. Рекомендуемая же политика приведет не столько к росту уровня занятости, который вряд ли обеспечится и другими средствами, сколько к такому ее перераспределению, которое не может поддерживаться без дополнительных ограничений и которое поэтому в течение некоторого времени должно обеспечиваться нарастанием инфляции, с неизбежной стремительностью приводящей к дезорганизации всех сфер экономической активности. Ситуация складывается так, что ошибочные теоретические взгляды формируют сомнительную позицию, придерживаясь которой нельзя предотвратить повторной реальной безработицы. И не потому, что, как порой неверно заключает данная теория, безработица преднамеренно вводится как средство противостояния инфляции, а потому, что, как сейчас приходится наблюдать, ее не может не быть из-за весьма досадных, но неизбежных последствий ошибочной политики в прошлом - как раз с того времени, когда не удалось обуздать инфляцию.
Однако оставим в стороне проблемы, которые имеют непосредственно практическое звучание и рассматриваются мною в основном как всего лишь иллюстрации важных последствий ошибок, допускаемых в освещении абстрактных вопросов философии науки. Есть много причин предвидеть возможность и долговременных опасностей, создаваемых в гораздо более широких масштабах из-за некритического подхода к положениям, которые обладают видимостью научности - как это уже видно из предпринятого выше обсуждения. Можно было бы представить убедительные примеры из своей области исследований, относящиеся к данной теме, но скажу шире: в науках о человеке (scienсes of man) то, что по видимости предстает как сугубо научная процедура, по сути является зачастую как раз ненаучным подходом; кроме этого в данных областях исследования есть определенные уровни, которых науке, как можно предположить, не превзойти. Это значит, что чрезмерно доверять науке - или осуществлять контроль в соответствии с научными принципами за границами того, что собственно достигается научными методами - значит, получить плачевные результаты. Прогресс естественных наук в Новое время, конечно, в такой степени оправдал возлагаемые на них надежды, что любое замечание о возможном установлении для них некоторых ограничений, вызывает подозрение. Оно особенно присуще тем, кто уповает на усиливающуюся власть прогноза и контроля, в целом считая их неотъемлемым достижением научного прогресса, - власть, применяемую и к социальным процессам, как будто общество формируется в конечном счете по нашим запросам. В действительности же - вопреки упованиям в связи с открытиями в области физических наук - взгляды, выводимые из изучения общества, гораздо чаще охлаждают наши стремления; и вряд ли может вызвать удивление, что почти все наиболее энергичные молодые люди нашей профессии не всегда готовы воспринять это должным образом. И все же уверенность в неограниченной власти науки весьма часто базируется лишь на ложном утверждении, что научный метод сводится к применению хорошо отработанных техник или имитации некоторых форм, а не к разработке собственно научных процедур; может даже создаться впечатление, что достаточно только следовать набору некоторых рецептов - и все социальные проблемы будут решены. Временами ситуация выглядит и так, будто средствами науки овладеть намного легче, чем научиться мыслить о том, какие проблемы стоят перед нами и как приблизить их решение.
Конфликт между современным состоянием общественных надежд на достижения науки, якобы способных удовлетворить популярные запросы, и реальной силой науки - вещь важная. Только серьезные ученые вынуждены признавать некоторые границы в том, что они могут сделать в социальной сфере, публичные же ожидания всегда ориентированы на нечто гораздо большее, и поэтому надо честно признать: есть и ученые, которые могут куда в большей мере идти навстречу общепризнанным требованиям, чем это позволяет опора на силу знания. Часто для эксперта достаточно трудно, а для обыкновенного человека во многих случаях невозможно провести различие между правомерными и надуманными притязаниями, выдвигаемыми во имя науки. Большая популярность в средствах массовой информации доклада, провозглашающего "Пределы роста" во имя науки, и замалчивание теми же средствами жесткой критики в адрес положений доклада со стороны компетентных экспертов, дает некоторого рода представление о том, каким испытаниям может быть подвержен престиж науки. Но отнюдь не только в сфере экономической теории возможны столь далеко идущие требования в пользу большего научного обоснования всех сторон деятельности человека и желательной замены спонтанных процессов "сознательным контролем со стороны человека" 6) . Если я не ошибаюсь, психология, психиатрия, некоторые области социологии - не говоря уже о так называемой философии истории - даже в большей мере подвержены воздействию и того, что я называю сциентистским предрассудком (scientistic prejudice), и тех благовидных целей, которых якобы может достичь наука 7) .
Если мы заботимся о репутации науки и намерены ограничить сверхпритязания со стороны знания, основанные на поверхностном уподоблении соответствующих процедур их образцам в физических науках, то следует приложить немало усилий для разоблачения подобных притязаний, ведь они отчасти определяют сегодня тематику исследований даже на авторитетных университетских факультетах. Нельзя поэтому не отдать должного таким современным философам науки, как сэр Карл Поппер, предоставивший нам своеобразный тест на различение того, что бы можем считать наукой, и того, что ею не является - тест, которого, я уверен, не прошли бы некоторые доктрины, широко провозглашаемые сегодня в качестве научных. В то же время ряд специальных проблем в отношении тех существенно сложных феноменов, значимым примером которых могут служить социальные структуры, побуждают меня в заключение вновь перечислить в более общих выражениях причины, почему в соответствующих областях исследования нельзя обходить принципиальные препятствия при прогнозировании отдельных событий, а вследствие этого и действовать так, как если бы мы обладали научным знанием о преодолении этих препятствий; игнорирование указанных причин само по себе может создать серьезное препятствие для развития человеческого ума.
И, главное, мы должны помнить: мощное и стремительное развитие физических наук происходит в тех областях, где возможные объяснения и предсказания в принципе обосновываются законами для феноменов, выступающих как функции относительно небольшого числа переменных - частных фактов или же относительно часто встречающихся событий. Это может даже служить надежным основанием для выделения тех или иных областей как "физических" - в отличие от тех высоко организованных структур, которые я называю здесь: сущностно сложные феномены. И нет никаких оснований утверждать, что подход к последним должен быть точно таким же, как и к первым. Трудности, с которыми мы сталкиваемся в отношении вторых, - не столько сложности в формулировке теорий для объяснения наблюдаемых явлений, как это может показаться на первый взгляд (хотя и это представляет особую трудность в плане проверки выдвигаемых предположений и производного от нее отбрасывания непригодных теорий). Эти трудности соотносимы с главной проблемой, когда указанные теории мы применяем к какой-либо отдельной ситуации в реальном мире. Теория сущностно сложных феноменов должна соотноситься с большим количеством частных фактов; выводя из нее прогноз или проверяя его, следует удостовериться в надежности всех этих фактов. Приняв это к сведению, мы не будем испытывать особых затруднений при выдвижении надежных предсказаний с помощью современных компьютеров - если можно без особых трудностей поместить полученные данные в подходящие части теоретических формул и извлечь из них прогноз. Реальная трудность, в разрешение которой наука не вносит существенного вклада и которая временами предстает как неразрешимая в принципе, заключается в надежном выделении частных фактов. Ее природу можно проиллюстрировать на простом примере. Рассмотрим какую-нибудь игру с мячом нескольких людей с примерно равными навыками. Допустим, нам известны некоторые отдельные факты помимо общего представления о способностях индивидуальных игроков - такие как внимательность, способность к восприятию состояния сердца, легких, мышц и т.д. - в каждый момент игры; в этом случае мы можем предсказать ее исход. Действительно, если мы в такой степени знакомы как с игрой, так и с командами, то вполне надежно можем обосновать идею, от которой будет зависеть выигрыш. Но ведь мы не можем удостовериться в надежности всех указанных фактов, и вследствие этого результат игры выходит за рамки научной предсказуемости. Правда, мы можем быть уверены в воздействии тех или иных частных обстоятельств, но это вовсе не значит, что мы должны избегать предсказаний о ходе подобной игры. Если мы знаем правила различных игр, то, наблюдая их, вскоре убедимся, как проходит игра, каких действий следует ожидать, а каких нет. Однако наша способность к предсказанию ограничена всего лишь общими характеристиками ожидаемых событий и не включает способности предвидения отдельных индивидуальных действий.
Это соотносится с ранее названным предсказанием всего лишь по заданному образцу, надежность которого крайне ограничена, так как мы выводим его из сферы действия относительно простых законов и прилагаем к феноменам, подчиняющимся правилам комплексной сложности. Продвигаясь вперед, мы все чаще обнаруживаем, что по сути можем удостовериться в надежности только части, но далеко не всех особых обстоятельств, детерминирующих ход того или иного процесса; вследствие этого мы в состоянии предсказывать только некоторые, но далеко не все характеристики ожидаемого результата. Часто все, что мы можем предсказать - ряд абстрактных характеристик определенного образца (pattern), который выявляет соотношение между разного рода элементами, причем относительно них у нас имеется весьма приблизительные знания. Еще и еще раз повторю: мы будем как и обычно выдвигать прогнозы, подвергаемые фальсификации и вследствие этого обладающие эмпирической значимостью.
Конечно, по сравнению с точными предсказаниями, к которым мы привыкли в физических науках, данный вид прогнозов просто по заданному образцу - вторичен и вряд ли он кого-либо может удовлетворить в полной мере. И все же есть опасность, о которой хотелось бы предупредить, а именно: убеждение в том, что если некое требование выступает как научное, то оно неизбежно дает значимый результат. А это путь к шарлатанству или чему-то худшему. Действовать, опираясь на убеждение, что мы обладаем твердыми знанием (которого у нас по сути нет) и способностью формировать процессы в обществе, в конечном счете в соответствии с нашими намерениями - значит, по всей видимости, побуждать нас к нанесению весьма большого вреда. В физических науках, по всей видимости, существует не столь много препятствий в попытках достичь невозможного; там даже сверхочевидное не считается окончательной истиной, ибо эксперименты как раз способствуют в чем-то новому видению сути вещей (new insights). Но в социальной области ошибочное убеждение о возможности применения некоторой властной силы в благотворных целях, похоже, приводит к лишь к новой власти, принуждающей других людей подчиняться некоторому авторитету. Даже если сама по себе такая власть неплоха, можно предположить, что ее реализация препятствует функционированию тех спонтанно упорядочивающих сил, на которые человек фактически столь прочно опирается при достижении своих целей - даже не понимая природы этих сил. Мы едва начинаем уяснять, сколь тонко функционирует в развитом индустриальном обществе система коммуникаций, которая именуется рынком и которая не может быть заменена любым более эффективным механизмом, произвольно создаваемым человеком для усвоения рассредоточенной информации.
Чтобы человек не сделал больше зла, чем добра в своих попытках улучшить социальный порядок, ему необходимо уяснить: здесь, как и во всех остальных областях, где превалируют организованные разновидности сущностной сложности, он не может достичь полного знания, в принципе делающего его господином положения. Он поэтому должен применять такое знание, которое может постичь: не изготовляя его результаты по заданному образцу - подобно тому, как ремесленник создает свое изделие, а скорее культивируя его рост путем формирования подходящей среды - подобно тому, как это делает садовник для своих растений. Поэтому в безудержном признании все возрастающей мощи, вызываемом прогрессом физических наук, кроется опасность; оно побуждает человека к попытке - испытывая "головокружение от успехов", по характерному для раннего коммунизма изречению - не только подчинить своей воле природную силу, но также поставить под контроль наше социальное окружение. Признание непреодолимых разумом границ и должно дать тому, кто изучает общество, урок предостережения: не потворствовать фатальному стремлению человека установить контроль над обществом. Такому стремлению, которое не только сделает его тираном своих ближних, но и в конечном счете превратит его в разрушителя цивилизации - вовсе не продукта чьего-то ума, а плода свободных усилий миллионов людей.