ЗАКАТ  РОССИИ

в тени «советских денежных знаков» (1917 – 1991 гг.)

Очерк  2

 

ВВЕДЕНИЕ:   БИТВА  ЗА  УТОПИЮ «НЕОСОЦИАЛИЗМА»  (Метафизика «трудового эквивалента» в России (1918-1921).

                                         

Продолжение, начало - Очерк  1  «ТРУДОВЫЕ    ДЕНЬГИ или закат замкнутых самопровозглашенных республик».

Как измерить труд при социализме? Или:  как построить вечный двигатель (лат. Perpetuum Mobile)? В 1775 году Парижская академия наук приняла решение не рассматривать проекты вечного двигателя из-за очевидной невозможности их создания. Патентное ведомство США не выдаёт патенты на perpetuum mobile уже более ста лет. 

Общее между первым и вторым  заключается в том, что  если бы такие устройства, как вечный двигатель,  были осуществимы, позволили бы реализовать вечный двигатель второго рода, что противоречит термодинамическому принципу неубывания энтропии в «замкнутых системах» (см. Второе начало термодинамики). Таким образом, доказано, что работа таких систем как «замкнутых» (без обмена энергией с внешней средой) невозможна.  Однако вопрос о вечном двигателе Академиями наук уже не рассматривается  из-за невозможности его создания. А социалистические опыты с «рабочими деньгами» не прекращаются. Вопрос о «трудовом эквиваленте» превратился со временем в классическую битву за утопию социалистической реконструкции товарно-денежных отношений  путем введения необеспеченных советских денежных знаков «деревянных рублей»  в России с 1917 г. по 1991 гг. 

Опыты с социализмом пора запретить, как и «вечный двигатель», на уровне федерального закона или постановления Академии наук Российской Федерации, а людей мыслящих социалистическими категориями привлекать к уголовной ответственности за причинённый вред народному хозяйству.

   Вопрос о «трудовом эквиваленте»  приобрел конкретное нравственное выражение в первые годы после Октябрьского переворота (1917 г.) и оказался нерешенным поныне. Диапазон учета труда при социализме варьируется от натуральных показателей до стоимостных.

Другой вопрос, не менее загадочного свойства,  касается «нового содержания» и природы денег при социализме (См., например: Пашков А. Социалистические товарно-денежные отношения как особая форма непосредственно общественных отношений. ― «Вопросы экономики». 1982, № 12, СС. 86, 89. Кронрод Я.А. Новое содержание денег и их функции в экономике социализма, ― (Препринт доклада). ― М.: Институт экономики АН СССР. 1978, ― 77 С.).

 

Диапазон решения этого вопроса начинается с представлений обществоведов о внеисторичности института товарно-денежных отношений с переноса последних в условия отдаленного будущего, в условия непосредственного перехода к коммунистическому обществу. (А.Пашков, Я.Кронрод и др.). Так, например, А.Пашков пишет что в «действительности же ныне речь должна идти не об угасании, отмирании товарно-денежных отношений, а об их дальнейшем развитии и совершенствовании как важного рычага дальнейшего укрепления всей экономической системы зрелого социализма и постепенного перерастания его в коммунизм. Социалистические товарно-денежные отношения растут, развиваются на основе растущих, развивающихся непосредственно общественных отношений, и рост, развитие последних отнюдь не означает угасания, отмирания товарно-денежных отношений. Товарно-денежные отношения отомрут в далеком будущем ― при непосредственном переходе общества от социализма к коммунизму. На этапе зрелого социализма идет процесс подготовки материальных условий для их отмирания в будущем».

Крайне левой точкой зрения на природу и функции денег при социализме является представление Р. Косолапова, согласно которому деньги при социализме «перестают быть деньгами, будучи лишены двух основных функций ― меры стоимости и средства обращения. Они не являются мерой стоимости, поскольку выдаются рабочему не в качестве эквивалента его рабочей силы как товара, а как удостоверение в трудовых затратах, имеющих непосредственно-общественный характер. Деньги здесь также и не средство обращения, так как внутри государственного сектора нет «действительного товарного обращения»  (Косолапов Р.И. Социализм: К вопросам теории. ― 2-е изд., испр., и дополн. ― М.: Мысль, 1979, С. 236.)

 

 Таким образом, вновь проступают черты государственного социализма, основанного на отделении отношений распределения «после труда» и учета непосредственного труда от отношений производства, собственности и обмена. «Рабочий, ― пишет Р.И.Косолапов, ― приобретая в магазине какой-либо предмет, не совершает купли, так как является соучастником собственности на вещи, находящиеся в магазине. Товарная форма, в которую облечен продукт, не играет при этом существенной роли; она только количественно, как форма учета, содействует реализации продукта, его переход в сферу потребления. Что касается качественной стороны данного общественного отношения, то здесь наблюдается простая выдача работнику ― члену коллектива ― собственника ― его доли в общественном продукте. Деньги здесь выполняют функции общественных удостоверений, дающих право на часть потребительских продуктов» ( Косолапов Р.И. Социализм, С. 239).

 

В условиях отрицания товарно-денежных отношений, с одной стороны, подменой последних техническими средствами учета живого и прошлого труда и требованием практики социалистического строительства на основе совершенствования и укрепления товарно-денежных и кредитных отношений, закрепленных в последней Программе КПСС, с другой стороны, вырастает и паразитирует с начала 60-х годов «новая наука» ― квалиметрия (qualiaicave ―определять качество), основными показателями которой являются «квали ― вал» и «квали ― цена». Отличительной особенностью квалиметрических показателей от стоимостных, по словам академика О.К. Антонова, является то, «что они полнее и точнее отражают изменение потребительной стоимости продукта, то есть полезность, эффективность его потребления в обществе при изменении конструкции, производительности, интегрального качества» (Антонов О.К. Качество продукции, качество плановых показателей. ― «ЭКО», 1974, № 4, СС. 14, 15, 16).

 

Взятая под защиту (Бороздин Ю. Общественное производство: затраты и результаты. Вопросы теории. ― «Правда», 6.12.1985). «теоретическая позиция» абсолютизации потребительной стоимости в условиях усиления действия товарно-денежных, стоимостных, хозрасчетных показателей вновь повторяет мелкобуржуазную попытку обоснования социального равенства на основе сведения сложного труда к простому труду (Давидович В. На основах социальной справедливости. Вопросы теории. ― «Правда», 5.12.1985).

 

Под квалиметрическим объемом производства понимается такая величина, которая рассчитывается путем умножения количества произведенной продукции (в штуках, тоннах, метрах и т.п.) на удельные показатели потребительных свойств (качество) единицы продукции. Удельные показатели качества, ― последователями академика О.К. Антонова, ― «называются квалиметрическими показателями»

 

Гносеологическая ситуация, сложившаяся вокруг системы показателей учета производительности и объема затрат живого и прошлого труда в современной экономической литературе (квалимасса, калория, квалиштука, квалиобъем, квалидлина и пр.), основанной на абсолютизации потребительной стоимости в ущерб меновой, действительной стоимости, заставляет вновь вернуться к идейным истокам квалиметрии ― к дискуссии 1918-1921 годов, развернувшейся вокруг теории «трудового эквивалента».

Нравственное значение Октябрьского  переворота (1917 г.) заключается в реализации на практике идеи сплочения. «Сплочения наций, равно уставших от империалистической бойни, сплочения всех людей труда перед лицом разъединяющей их силы денег, сплочения рабочих и крестьян», ― отмечает советский философ и  искусствовед М.А.Лифшиц (1905-1983) (См.: Лифшиц М. Нравственное значение октябрьской революции. ― «Коммунист», 1985, № 4, С. 40).

Идея сплочения нашла свое выражение во всех документах первых лет Советской власти. В годы гражданской войны и военного коммунизма советское государство сделало попытку использовать конкретно-историческую обстановку и революционный энтузиазм трудящихся классов для непосредственного перехода к социализму, который мыслился как безденежное хозяйство, и к коммунизму, сократив до минимума продолжительность переходного периода. «Мы рассчитывали, ― писал В.И. Ленин, ― поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как и общеполитические, как и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали ― или может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчета ― непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку. Потребовался ряд переходных ступеней: государственный капитализм и социализм, чтобы подготовить ― работой долгого ряда лет подготовки ― переход к коммунизму» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44, С. 151).

 

Оценивая экономическую политику периода военного коммунизма В.И. Ленин в докладе на II Всероссийском съезде политпросветов 17 октября 1921 года «Новая экономическая политика и задачи политпросветов» подчеркивал: «Наша предыдущая экономическая политика, если нельзя сказать: рассчитывала (мы в той обстановке вообще рассчитывали мало), то до известной степени предполагала, ― можно сказать, безрасчетно предполагала, ― что произойдет непосредственный переход старой русской экономики к государственному производству распределению на коммунистических началах». «Мы думали, ― продолжал В.И. Ленин, ― что по коммунистическому велению будет выполняться производство и распределение в стране с деклассированным пролетариатом. Мы должны будем это изменить потому, что иначе мы не можем познакомить пролетариат с этим переходом. Таких задач в истории еще никогда не ставилось. Если мы эту задачу пробовали решить прямиком, так сказать, лобовой атакой, то потерпели неудачу. Такие ошибки бывают во всякой войне, и их не считают ошибками. Не удалась лобовая атака, перейдем в обход, будем действовать осадой и сапой» (Ленин В.И., ПСС. т. 44, С. 165.).

 

Экономическая политика военного коммунизма обеспечила победу пролетариата в гражданской войне и в этом В.И. Ленин видел ее преимущество», однако он же и отмечал несостоятельность военного коммунизма как средства перехода к коммунизму. «Переход к «коммунизму» ― отмечал В.И. Ленин в плане статьи «Коммерческая постановка дела», ― очень часто (и по военным соображениям, и по почти абсолютной нищете; и по ошибке, по ряду ошибок) был сделан без промежуточных ступеней социализма (коммунизм VS социализм)» (Ленин В.И. ПСС. Т. 44, С. 473).

 

На повестку дня вставала: «Война с «экономическим кризисом», т.е. с мелкобуржуазной стихией? с послевоенной распущенностью? с распадом? с неумелостью?» (Там же). Средствами осуществления новой экономической политики В.И. Ленин определил: свободу торговли, государственный капитализм, денежную систему (Там же, С. 474).

 

Таким образом, непосредственный переход к коммунизму заключался не в продразверстке как таковой, а в системе производства, обмена и безденежного распределения, которая начала складываться уже в 1918 г. и приняла наиболее развернутую форму в 1920 ― начале 1921 года. Вместе с тем период военного коммунизма, формирование системы безденежного распределения продуктов питания по труду отражал не только нравственный смысл социализма как общественного строя, основанного на господстве человека труда. Именно в этот исторический период возникали самые яркие проекты социальной утопии в оценке будущего развития России, без анализа которых нельзя понять исторических обстоятельств заката и крушения советской власти в период с 1917  года и по 1991 год.   К одному из исторических условий заката советской России относится теория и опыт внедрения в практику   «трудового эквивалента».

 

1.     Исторические предпосылки  «трудового эквивалента»

Идея безденежного товарообмена на основе «трудового эквивалента» была заимствована у реальной действительности. «Исследование проблем теории денежного обращения и кредита на разных исторических этапах развития советского общества, ― подчеркивает В.Е. Маневич, ― всегда проводилось в аспекте той хозяйственной обстановки, которая была на данном этапе, тех народнохозяйственных проблем, которые стояли перед страной. Вместе с тем,  можно сказать, что развитие этой теории выступает как часть развития экономической науки в целом и политической экономии в частности» (Маневич В.Е. Развитие теории денежного обращения в советской экономической литературе. М. Наука, 1986, СС. 4-5).

 

Анализ состояния финансов и вопросы развития безденежного обращения и кредита в  первые годы Советской власти достаточно подробно рассмотрены в работах: С.А.Первушина, А.И.Потяева, Б.Б.Ривкина, М.Н.Смит, С.А. Фалькнера, З.В.Атлас, М.С.Атлас, Г.Г.Богомазова, З.С.Каценеленбаума, Г.А.Козлова, В.П.Дьяченко, С.А.Далина, А.Д.Гусакова, А.П.Малафеева, В.Е.Маневича и т.д.

К обязательным работам относятся:

См.: Атлас З.В. Варга Е.С. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917-1925). ― М. Госфиниздат, 1940; Атлас З.В. Социалистическая денежная система. ―М. Финансы. 1969; Атлас М.С. Национализация банков в СССР. ― М: Госфиниздат, 1948; Богомазов Г.Г. Марксизм ― ленинизм и проблемы товарно-денежных отношений в период строительства социализма в СССР (историко-теоретический очерк). Л. Издательство Ленинградского ун-та, 1974; Варга Е.С. Проблемы экономической политики при пролетарской диктатуре. Пер. с нем. М. Гос. изд-во, 1922; Гусаков А.Д. Очерки по денежному обращению России накануне и в период Октябрьской социалистической революции. ― М. Госфиниздат, 1946; Далин С.А. Инфляции в эпохи социальных революций. ― М. Наука, 1983, часть II; Дьяченко В.П. Очерк развития денежного обращения и кредитной системы СССР. ― В сб.: «Денежное обращение и кредитная система Союза ССР за 20 лет. Сборник важнейших законодательных материалов за 1917-1937 гг.» – М. Госфиниздат, 1939, СС V-CII; Каценеленбаум З.С. Денежное обращение в России, 1914-1924. ― М.-Л.: Экономическая жизнь, 1924; Он же. Очерки по теории и практике денежного обращения. Вып. 1. ―Пг. ― М.: Гос. трест «Петропечать», 1922; Козлов Г.А. Советские деньги. ― М.: Госфиниздат, 1939: Малафеев А.Н. Прошлое и настоящее теории товарного производства при социализме. ― М. Госполитиздат, 1975; Маневич В.Е. Развитие теории планового ценообразования в советской экономической литературе. ― М. Наука, 1975; Он же. Проблемы теории денежного обращения в советской экономической литературе. 1917-1926, ― М. Наука, 1979. Он же. В.И .Ленин о финансовой и кредитно-денежной политике Советской власти, ― «Вопросы экономики», 1985, № 4, СС. 51-61; Первушин С.М. Вольные цены и покупательная сила русского рубля. 1917-1921. ― Пг. ― М.: Гос. трест «Петропечать», 1922; Потяев А.И. Финансовая политика советской власти. ― Пг.: ИЭИ при Наркомфине, 1919; Ривкин Б.Б. Финансовая политика в период Великой Октябрьской социалистической революции. ― М. Госфиниздат, 1957; Фалькнер С.А. Проблемы теории и практики эмиссионного хозяйства. ― М. «Экономическая жизнь», 1924; Особо следует отметить сборник статей: Денежное обращение и кредит в России и за границей. Т. 1. 1914-1921. ― Пг. ― М.: ИЭИ Нар. ком. фина, 1922., Подготовленный на основе докладов Шмелева К.Ф., Фалькнера С.А., Первушина С.А. Каценеленбаума З.С., Шмидт О.Ю., Воронина С.В., Лурье Е.С., Железнова В.Я., Соколова А.А., Е.С.Лурье и других мелкобуржуазных экономистов, непосредственно участвовавших в дискуссии о «трудовом эквиваленте».

 

Здесь же следует отметить только некоторые, наиболее важные вопросы развития безденежного товарообмена, что повлияло, по нашему мнению, на формирование теории «трудового эквивалента».

Экономика советской республики в годы иностранной интервенции и гражданской войны со второй половины 1918 года, развернувшейся со всей силой в 1919 и 1920 годах и продолжавшейся в 1921 году до 25 октября 1922 г., когда был взят Владивосток и все Приморье было очищено от японских интервентов и белой гвардии, экономика этого периода (вторая половина 1918 г. ― март 1921 гг.) получила название политики «военного коммунизма». Советская Россия в эти тяжелые годы представляла собой «крепость», осажденную со всех сторон врагами, это в отношении непосредственных военных действий на фронтах гражданской войны. Другой отличительной чертой данного исторического периода является отсутствие «крепостных стен» у осажденной крепости, ее открытый характер для врага, в силу чего враг находится рядом и ничем внешне не отличается от неврага. Гражданская война суть наиболее жестокая, братоубийственная, бойня за экономические интересы своего класса, за перераспределение собственности и ее защиту. В силу названных причин, фронт гражданской войны всегда проходит по тылам воюющей республики, по экономике страны за новый способ производства, за новую экономику, новую жизнь.

После заключения Брестского мира хозяйственный организм Советской республики оказался разорванным на две части. «В Советской России осталось около 2/3 населения, большая часть металлообрабатывающей промышленности, 3/4 текстильной, но только 45% производства пшеницы, 37% производства ячменя, 8% производства сахара, 10% добычи угля, 23% выплавки чугуна, 33% производства металлургической промышленности. Потеря Баку и Грозного лишила республику нефти. Мятеж белочехов отрезал Поволжье, Урал, Сибирь и Туркестан. Страна осталась без хлопка, подсолнечника и многих других видов сельскохозяйственного сырья» (Богомазов Г.Г. Марксизм-ленинизм и проблемы товарно-денежных отношений в период строительства социализма в СССР, С. 49.).

 

Напряжения всех сил для мобилизации оставшихся ресурсов можно было достичь только строго централизованной системой управления экономикой, производством, распределением. Свободная торговля, внутренний рынок был ограничен, обеспечение минимальных потребностей страны осуществлялось за счет продразверстки. Политика военного коммунизма, как метод твердого ведения хозяйственной жизни страны в тяжелейших условиях гражданской войны, продемонстрировала жизнеспособность власти рабочего класса перед лицом внутреннего и внешнего врага.

Красной армии приходилось сражаться на многих фронтах гражданской войны: колчаковском, дутовском, туркестанском, кавказском, деникинском, врангелевском, польском, северо-западном. Дважды под непосредственной угрозой находился Петроград: первый раз в феврале 1918 г., когда к нему подходили германские войска, и во второй раз ― во второй половине 1919 г., когда армия Юденича заняла Красное село. Гражданская война, развернувшаяся после Октябрьского переворота (1917 г.), в России была по классовому содержанию глубже, острее и разрушительнее всех известных истории гражданских войн  (Далин С.А. Инфляции в эпохи социальных революций. ― М. Наука, 1983), после английской революции XVII века, американской и французской революций XVIII века. Рабочий класс впервые в истории боролся не столько за политическую власть, сколько за экономическую власть против экономических условий, порождающих прибавочную стоимость.

Для экономики военного коммунизма свойственна сплошная национализация промышленного производства, натурализация хозяйственных отношений, безденежное распределение продуктов первой необходимости, безденежный товарооборот на внутреннем рынке. Немаловажное значение  в этот период имел и тот факт, что финансовая денежная и кредитная система после I мировой войны находилась в неудовлетворительном состоянии, продолжалось дальнейшее разрушение рынка, обесценение денег, продолжалось падение эффективности и надежности денежного учета, денежного обращения, были утрачены экономические основы для правильного ценообразования, изменились способы определения рентабельности работы промышленных предприятий,  произошла замена денежного учета труда системой безденежного учета, о чем будет подробно сказано ниже. Таким образом, единственно возможным методом хозяйствования оставался курс на натурализацию всей экономической жизни страны.

Городская и сельская буржуазия развязала экономическую войну против политической власти рабочего класса, что толкнуло страну на борьбу, отчаянную и беспощадную, вынуждавшую страну к неизмеримо большей ломке старых отношений, чем  предполагал рабочий класс.

Важнейшим мероприятием Советской власти после победы Октябрьского переворота  (1917 г.) было установление 12 января 1918 года монополии на торговлю золотом и платиной. В декабре 1917 г. было установлено обязательное хранение денежных средств, превышающих прожиточный минимум, в кредитных учреждениях: Госбанка, его филиалах, сберкассах. «Выдача денег с текущих счетов и вкладов на личные потребности была сначала приостановлена, а затем ограничена прожиточным минимумом (например, в апреле 1918 г. ― суммой в 750 руб. бумажными денежными знаками в месяц плюс по 150 руб. в месяц на каждого неработоспособного члена семьи, но в общей сложности не свыше 1500 руб. на семью в месяц» (Дьяченко В.П. Очерк развития денежного обращения и кредитной системы СССР, С. XIII.). К моменту Октябрьского переворота денежная заработная плата рабочих уже не обеспечивала самого скромного прожиточного минимума семьи рабочего. Новые крупные эмиссии бумажных денег в первые месяцы после Октябрьского переворота при сокращении производства и массы товаров на рынке еще более усилили рост цен. Продовольственное положение было очень тяжелым. На этой основе строилась агитация против Советской власти. Советское правительство стремилось обеспечить прожиточный минимум снабжением рабочих продуктами по твердым ценам, что вело к натурализации заработной платы.

С другой стороны требовалось проведение денежной реформы, оздоровление денежно-кредитной системы и товарно-денежного обращения. В противовес ленинскому плану денежной реформы, троцкисты предложили на 1 съезде Совета Народного Хозяйства в мае 1918 г. провести денежную реформу путем конверсии бумажных денег в процентные облигации, что означало на самом деле сохранение экономической власти буржуазии. С другой стороны «левые коммунисты» выдвигали провокационные требования о немедленном (Варламов К.И., Сламихин М.Н. Разоблачение Лениным теории и тактики «левых коммунистов». ― М. 1964 СС. 276-295)  уничтожении денежной и финансовой системы о самоотрицании, самоуничтожении денег, пытались на практике провести финансовое разоружение диктатуры пролетариата, сорвать мероприятия по оздоровлению и укреплению финансово-кредитной и денежной системы в целом. Некоторые из них, например. Ю. Ларин, возглавлявший отдел финансовой политики ВСНХ, считал, что «успехами … в строительстве социализма можно измерить… степень отмирания значения денег в нашей жизни» (Цит. по: Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 53.) и неоднократно пытался провести через законодательные органы декрет об уничтожении денег. На заседании комиссии по финансированию промышленности 28 декабря 1918 г. он, в частности, заявил, что эта комиссия ведет подготовительную работу по упразднению денег, денежной системы в целом и предлагает отменить всякого рода платежи промышленности (Цит. по: Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 53). Из письма народного комиссара финансов Н.Н.Крестинского В.И. Ленину известно, что Ю. Ларин в 1919 г. подготовил резолюцию об уничтожении денег, которую он хотел предложить на обсуждение съезду Советов (Ленинский сборник XXIV. ― М. С.).  В.И. Ленин не допустил, чтобы подобная резолюция была вынесена на обсуждение съезда.

В отличие от требований «левых коммунистов» о немедленном уничтожении денежной системы и переходе к социализму и коммунизму, минуя всякие переходные формы, коммунистическая партия и советское правительство никогда не отрицали необходимости переходного периода. В годы военного коммунизма речь шла только о том, чтобы по возможности сократить до минимума продолжительность переходного периода от капитализма к социализму и коммунизму. Однако в этот период социализм как трудовой строй не мыслился иначе как на основе безденежного обращения. М. Ольминский писал в газете «Правда» 22 января 1918 г.: «В социалистическом обществе вовсе не будет денег. Но это, конечно, не значит, что от денег можно отказаться уже теперь»  (Ольминский М. Дела денежные и финансовые. ― «Правда», 22.01.1918.).

 

За более решительное исключение денег из хозяйственного оборота высказался II Всероссийский съезд Советов Народного Хозяйства, состоявшийся во второй половине декабря 1918 г. В Резолюции съезда говорилось: «Развитие социалистического переустройства экономической жизни необходимо требует отрешения от прежних частнокапиталистических взаимоотношений в производстве и устранения в конечном итоге всякого влияния денег на соотношение хозяйственных элементов» (Труды II Всероссийского съезда совета народного хозяйства. Стенографический отчет. М. 1919, С. 192.).

 

О том насколько серьезно стоял в то время вопрос об уничтожении товарных отношений можно судить уже по тому факту, что задача ликвидации денег была записана в Программу партии, принятую VIII съездом РКП (б). «В области распределения задача Советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов. Целью является организация всего населения в единую сеть потребительных коммун, способных с наибольшей быстротой, планомерностью, экономией и с наименьшей затратой труда распределять все необходимые продукты, строго централизуя весь распределительный аппарат… Опираясь на национализацию банков, РКП стремится к проведению ряда мер, расширяющих область безденежного расчета и подготовляющих уничтожение денег: обязательное держание денег в Народном банке; введение бюджетных книжек, замена денег чеками, краткосрочными билетами на право получения продуктов и т.п.» (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Часть 1. 1898-1924. ― М. Госполитиздат, 1954, СС. 425-427.).

 

Исходя положения Программы партии об уничтожении товарных отношений, III Всероссийский съезд Советов Народного Хозяйства, проходивший в январе 1920 г. подверг резкой критике политику Народного Комиссариата Финансов, предполагавшую сохранение и даже некоторое развитие в стране денежного обращения. Съезд выдвинул лозунг: «Постепенная замена денежных выражений общественных отношений ―натуральными вещественными расчетами» и рекомендовал приступить к радикальному разрешению задачи уничтожения денег. На съезде была выработана конкретная программа, предусматривавшая ряд мер по ликвидации денег. К числу этих мер относились: широкое развитие натурализации заработной платы, введение натуральных расчетов с заграницей, усиление натурального обмена с деревней при заготовках продуктов сельского хозяйства и другие меры. (Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 55.).

 

Идеей уничтожения денежной системы проникнута и резолюция второй сессии ВЦИК от 19 июня 1920 г. по докладу народного комиссара финансов, которая признала «деятельность Народного комиссариата финансов, выразившуюся ... в стремлении к установлению безденежных расчетов для уничтожения денежной системы ― в общем соответствующей основным задачам хозяйственного и административного развития РСФСР» (Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 55.).  В декрете СНК «О введении системы безденежных расчетов» от 23 января 1919 г. была выражена идея, что система расчетов через банк, т.е. безналичный расчет, является переходной ступенью к безденежному хозяйству. Член коллегии Наркомфина Л.Л. Оболенский писал: «В настоящее время в Советской России система безденежных расчетов является первым шагом по пути к отмене денежного обращения вообще». (См.: Оболенский Л.Л. Безденежные расчеты и их роль в финансовом хозяйстве. ― «Народное хозяйство», 1920, № 1―2; Милютин В.П. Твердые цены и методы их исчисления ― «Народное хозяйство», 1919, № 7.).

 

Взгляды экономистов по вопросу использования денег в хозяйстве пролетарской диктатуры довольно ярко характеризует выступление народного комиссара финансов И.Э. Гуковского на IX Всероссийском съезде Советов Народного Хозяйства: «Лично я держусь того мнения, ― подчеркивал Гуковский, ― что банк, как и Комиссариат финансов, в общем плане хозяйственной жизни должен уходить все дальше на задний план и роль их должна становиться тем меньше, чем более будет осуществляться наш хозяйственный план. Мы будем знать потребности и будем их удовлетворять путем правильного распределения заказов между населением, и тем самым роль финансов будет сводиться на нет. Я думаю, что банк не сохранит денежные знаки». (Труды II Всероссийского съезда  советов народного хозяйства, ― СС. 280-281.).

 

Конкретные меры к уничтожению денег выдвигались другими экономистами.  Все предложения сводились к замене денег трудовыми билетами с определенным количеством купонов в зависимости от интенсивности и квалифицированности труда. Современники писали, что существующая сейчас денежная система во много раз усиливает переживаемую разруху и чрезвычайно обостряет борьбу за социализм… Для того чтобы улучшить постоянно ухудшающееся положение рабочих, чтобы накормить голодающие города и, наконец, чтобы облегчить борьбу за социализм, необходимо совершенно аннулировать деньги, создавая взамен новую систему уплаты трудящимся и обмена продуктов внутри страны. Если и критиковались подобного рода взгляды, забегающие далеко вперед и усматривающие источник разрухи и прочих бед в существовании денежной системы, то только с точки зрения трудностей введения в жизнь «трудовых билетов». Однако вопрос о «трудовом эквиваленте» в период строительства социализма был поставлен как проблема, отражающая суть трудового строя. «Несовместимость товарно-денежных отношений с социалистической системой хозяйства были настолько общепризнанной, что вопрос об их развитии и совершенствовании в годы военного коммунизма в марксистской экономической литературе не ставился вообще» (Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 56.)  Обратной точки зрения придерживались мелкобуржуазные экономисты. Так большая группа буржуазных и мелкобуржуазных экономистов, согласившихся сотрудничать с Советской властью, работавших в Институте экономических исследований при Народном Комиссариате Финансов,: К.Ф.Шмелев, С.А Фалькнер, С.А.Первушин, З.С.Каценеленбаум, О.Ю.Шмидт, С.В.Воронин, Е.С.Лурье, В.Я.Железнов, А.А.Соколов, Е.С.Лурье и др., выступили против натурализации хозяйственных отношений и уничтожения денег вообще. (Денежное обращение и кредит в России и за границей. Т.1 1914-1921; ― Пг.―М.: ИЭИ Нар. ком. фина, 1922.).

 

Противоборство идей отражало борьбу действительных экономических интересов различных классов: пролетариата, буржуазии, мелкой буржуазии, крестьянства. Теория отражала действительность, в которой система безденежного оборота противоречила системе реально функционирующих денежных знаков. Поэтому, может быть, более близкой к истине и действительности оказались слова Е.С.Варги, являвшимся сначала Народным комиссаром финансов, а затем председателем ВСНХ Венгерской Советской Республики (21 марта ― 4 августа 1919 г.).  Е.С.Варга в книге «Проблемы экономической политики при пролетарской диктатуре» писал, что «в начальный период пролетарское государство не может отказаться от денег как масштаба цен и средства обращения, не может до тех пор, пока не проведено вполне натуральное распределение благ и рядом с общественным хозяйством продолжают существовать многие остатки частнохозяйственной системы» (Варга Е.С. Проблемы экономической политики при пролетарской диктатуре. Пер. с нем. М.: Гос. изд-во, 1922, С. 121.).

 

В годы военного коммунизма безденежное натуральное обращение было господствующей формой общественного производства. «Однако натурализация не была и не могла быть абсолютной. Даже в период наибольшего  ограничения частного рынка он продолжал функционировать с согласия и даже при известной поддержке Советской власти, ибо ограничение частного оборота касалось только нормируемых продуктов. Ненормируемые же продукты могли свободно проводиться и продаваться» (Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 59.).  Переплетение натурального и денежного обращения определило появление сначала товарных денег, а затем и других форм безденежных эквивалентов, предполагавших играть роль денежных средств обращения.

 

Советская власть и Коммунистическая партия провели ряд чрезвычайных мер по регулированию товарооборота и цен, по борьбе со спекуляцией. Для борьбы с продовольственным кризисом была установлена хлебная монополия, национализированы в феврале 1918 г. все крупнейшие зернохранилища. В январе 1918 г. постановлением ВСНХ были созданы комиссии цен, на которые возлагалась проверка издержек обращения, определение цен и средних размеров прибыли от продажи товаров, а также распределение прибыли между торговыми учреждениями.

Главное, указывал В.И. Ленин в «Тезисах банковой политики», заключается в организации строжайшего общегосударственного контроля и учета, в повышении производительности труда, в укреплении трудовой дисциплины. Большое значение в решении этих задач должны были иметь организация и усиление банкового учета и контроля, государственного контроля и регулирования товарооборота и денежного обращения (Ленин В.И. ПСС. Т. 36, СС. 219-221). Для укрепления денежной системы, для ликвидации тех возможностей, которые оставались еще в руках капиталистических элементов в виде накопленных сумм денежных знаков, В.И .Ленин предлагал провести денежную реформу путем замены старых денежных знаков на новые. «Деньги, бумажки ― все то, что называется теперь деньгами, ― эти свидетельства на общественное благосостояние, действуют разлагающим образом и опасны тем, что буржуазия, храня запасы этих бумажек, остается при экономической власти.  Чтобы ослабить это явление, мы должны предпринять строжайший учет имеющихся бумажек для полной замены всех старых денег новыми. Несомненно, что на пути проведения той меры нам придется столкнуться с чрезвычайными экономическими и политическими трудностями; предстоит тщательная подготовительная работа ― подготовка нескольких миллиардов новых денег, создание в каждой волости, в каждом квартале крупного города сберегательных касс, но мы не остановимся перед этими трудностями. Мы назначим самый короткий срок, в течение которого каждый должен будет сделать декларацию о количестве имеющихся у него денег и получить взамен их новые; если сумма окажется небольшой, он получит рубль за рубль; если же она превысит норму, он получит лишь часть. Мера эта, несомненно, встретит сильнейшее противодействие не только со стороны буржуазии, но и со стороны деревенских кулаков, разбогатевших на войне и зарывших в землю бутылки, наполненные тысячами бумажных денег. Мы встретимся грудь с грудью с классовым врагом. Борьба будет тяжелая, но благородная борьба. Среди нас нет сомнений, что нам надо взять на себя все тяготы этой борьбы, ибо она необходима и неизбежна» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36, С. 354.).

 

В первое время Советское государство, в целях получения средств для своих революционных мероприятий, прибегало к контрибуциям и эмиссии. В.И. Ленин отмечал, что методы получения денег посредством печатного станка терпимы как временное явление. Он предлагал заменить контрибуцию регулярно взимаемым высокопрогрессивным налогом, упорядочить собирание и расходование средств, проводить строжайший режим экономии в расходовании государственных средств. Все это должно было содействовать укреплению валюты, наилучшему использованию денег в интересах социалистического строительства. В соответствии с указаниями В.И. Ленина устанавливается принцип единства кассы, обязательное хранение на счетах Народного банка свободных наличных средств национализированных предприятий и советских учреждений, обязательный порядок ведения расчетов … посредством бухгалтерских записей или чеками на Народный банк, расширяется сеть отделений Народного банка и сеть сберкасс, организуется изготовление новых денежных знаков с тем, чтобы заменить ими старые денежные знаки, принимаются меры к сокращению государственных расходов, усилению контроля за расходованием государственных средств, увеличению налоговых поступлений, ограничивается эмиссионное право Народного банка. 30 января 1918 г. ВСНХ было принято постановление об образовании комитетов цен во всех городах с населением свыше 10 тыс. человек. Эти комитеты цен должны были определять нормальную среднюю цену каждого продукта для данного города и среды, размер прибыли. 19 мая 1918 г. ВСНХ созвал совещание по вопросам о регулировании цен. Буржуазные экономисты выступили против установления твердых цен. Они требовали полного отказа пролетарского государства от регулирования народного хозяйства, толкая тем самым на путь восстановления капитализма.

Крупнейшее значение для укрепления денежной системы имели мероприятия партии и правительства в области продовольственного дела, направленные на борьбу с продовольственным кризисом и голодом. Осуществляя хлебную монополию, Советская власть декретом СНК от 2 апреля 1918 года ввела в стране прямой, добровольный товарообмен. Экономисты подчеркивают, что этот декрет имел целью не только обеспечить население города сельскохозяйственными продуктами, но также содействовать «укреплению денежной системы путем извлечения денежных знаков из деревни в распоряжение государства» (Атлас З.В. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917-1925).― М.: Госфиниздат, 1940, С. 35.).

 

Единая твердая цена на хлеб и другие зерновые продукты, устанавливаемая Наркомпродом вплоть до мая 1918 г., на местах нарушалась. Ряд местных организаций устанавливали свои твердые цены, а другие вообще отменяли и объявляли свободу торговли, т.е. свободу спекуляции. Некоторые местные советы открыто выносили решения, нарушавшие устанавливаемые центральными органами твердые цены. В «Резолюции совещания представителей советов и продовольственных комитетов Северной области», происходившего 25-28 марта 1918 г. в Москве, отмечается, что «в некоторых заготовляющих губерниях, как, например, в Вятской, местные советы отменяют твердые цены, упраздняют хлебную монополию и лишь позволяют потребляющим губерниям получать хлеб по вольной сделке, по соглашению с местными советами» (Атлас З.В. Указ соч. С. 36.).  

 

Хлебную монополию, твердые цены активно поддерживала только беднота. Те крестьянские съезды, которые проходили под руководством большевистских организаций, требовали неуклонного проведения политики твердых цен, как на сельскохозяйственные продукты, так и на промтовары. «Однако при проведении товарообмена возникли серьезные трудности, которые были связаны с недостаточностью товарообменных фондов, неналаженностью торгового аппарата, расстройством транспорта и в особенности с тем, что в условиях голода рыночный обмен сельскохозяйственных продуктов на промышленные товары давал значительные преимущества деревне. Рыночная цена даже самого ходового для деревни городского товара ― ситца ― возросла много меньше цены хлеба. Разрыв цен хлеба и ситца был еще больше у «истоков производства» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 36).

 

Соблюдая принцип добровольности товарообмена, невозможно стало развивать заготовки хлеба по твердым ценам. В мае 1918 г. продовольственное положение крупных городов, особенно, Петрограда стало катастрофическим. 9 мая 1918 г. СНК был издан декрет «О предоставлении Народному комиссариату продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими». Этот декрет вошел в историю под именем декрета о «Диктатуре Наркомпрода». В декрете указывалось, что «сытая и обеспеченная, скопившая огромные суммы денег, вырученных за годы войны, деревенская буржуазия остается упорно глухой и безучастной к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедности, не вывозит хлеб к осыпным пунктам в расчете принудить государство к новому и новому повышению хлебных цен и продает в то же время хлеб у себя на месте по баснословным ценам хлебным спекулянтам-мешочникам». Декрет призывал трудящихся сломить сопротивление деревенской буржуазии — кулаков. Владельцы хлеба обязываются сдавать государству весь избыток хлеба сверх потребностей для обеспечения полей и для личного потребления по установленным нормам. С этого декрета о «Диктатуре Наркомпрода» товарообмен становится обязательным: сдавая государству хлеб по твердым ценам, крестьянство получает от государства промтовары, выделенные для товарообмена, также по твердым ценам. В период май-август 1918 г. усиление централизованных заготовок достигается путем изъятия хлеба по твердым ценам, в первую очередь у кулаков, при содействии продотрядов. В связи с этим на практике существенно изменяются принципы товарообменных операций, установленные декретом от 2 апреля 1918 г. Продотряды устанавливались декретом СНК от 7 августа 1918 г. «О привлечении к заготовке хлеба рабочих организаций», а еще раньше, примерно в июне 1918 г. Наркомпрод уже сам санкционировал подобную практику. Так уже с мая 1918 г. начался переход к военно-коммунистической продовольственной политике; закончился этот переход к концу 1918 г.

 

 Таким образом, нормирование меры распределения касалось в первую очередь хлеба и других сельскохозяйственных продуктов. Ожесточенная гражданская война, голод в городах потребовали от Советской власти чрезвычайных мер для обеспечения поставок сельскохозяйственных продуктов и, прежде всего, хлеба для Красной Армии и индустриальных центров. Поэтому необходим был переход от добровольного товарообмена (декрет СНК от 2 апреля 1918 г.) к обязательному товарообмену (декрет СНК от 8 августа 1918 г.) и продразверстке (декрет СНК от 11 января 1919 г.).  Продажа промышленных товаров за деньги в сельских местностях разрешалась лишь тем лицам или хозяйствам, которые не могли приобрести промтовары в обмен за хлеб: деревенской бедноте, рабочим, служащим и мелким ремесленникам. Итак, натурализация хозяйственных отношений и обесценение денег ограничивали возможности использования функций денег внутри общественного хозяйства пролетариата. Деньги выталкивались из последнего на частный (вольный) рынок, сфера обращения денег суживалась.

 

Еще до Октябрьского переворота (1917 г.) вопросами финансовой политики пролетариата занимался VI съезд РСДРП (б). В резолюции съезда было указано, что после завоевания политической власти перед коммунистической партией стоит задача полного восстановления финансово-кредитной системы и денежного обращения; одновременно были разработаны и меры, при помощи которых предполагалось оздоровить финансовое хозяйство страны. В.И. Ленин в «Наброске программы экономических мероприятий» в качестве важнейших мер после национализации банков определяет: «Вытягивание денег назад в казну и выпуск новых денег для крупных купюр» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 35, С. 124).

 

В «Проекте декрета о проведении в жизнь национализации банков» поставлен В.И .Лениным вопрос о подготовке денежной реформы, а весной 1918 г. был разработан план ее проведения. Этот план был направлен на ликвидацию инфляции и создание устойчивой советской валюты. В апреле 1918 г. вышла в свет работа В.И. Ленина «Очередные задачи Советской власти». В.И. Ленин, отмечая важность понимания взаимосвязи политической и экономической власти буржуазии, подчеркивает, что «скопление большого числа денежных знаков является одним из главных способов накопления богатств и накопления власти имущих классов над трудящимися. В настоящее время экономическое положение России, ― как и всякой, вероятно, капиталистической страны, пережившей трехлетнюю войну, ― экономическое положение России характеризуется тем, что в руках небольшого сравнительно меньшинства буржуазии и имущих классов сосредоточены и спрятаны ими гигантские запасы денежных знаков, которые сильно обесценены громадным выпуском бумажных денег, но которые, тем не менее, представляют из себя и по сей час свидетельство на право взимания дани с трудящегося населения. При переходе от капиталистического общества к социалистическому обойтись без денежных знаков или заменить их в короткий промежуток времени новыми ― представляется вещью совершенно невозможной. Перед Советской властью стоит теперь трудная задача, которая, тем не менее, должна быть решена, во что бы то ни стало, ― задача борьбы с сопротивлением богатых, ― сопротивлением, принимающим форму хранения и прятанья свидетельств на взимание дани с трудящихся. Такими свидетельствами являются денежные знаки» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36, С. 134-135.).

 

Вопросами оздоровления государственных финансов занимался специально созванный в мае 1918 г. Всероссийский съезд представителей финансовых отделов областных, губернских и уездных Советов и I Всероссийский съезд Советов Народного Хозяйства. Таким образом, план хозяйственного строительства, разработанный советским правительством к весне 1918 г., был рассчитан на постепенное построение основ социалистической экономики при достаточно широком использовании товарно-денежных отношений, банков, кредита и денежных знаков.

Со второй половины 1918 года начинается обсуждение проблемы аннулирования денег. Обсуждение ведется на страницах «Правды», «Известий ВСНХ», «Экономической жизни», «Народного хозяйства». Предлагался, например, детальный план под названием «Проект новой системы обмена взамен декретной», согласно которому денежные знаки немедленно аннулируются и вместо них вводятся «трудовые боны». «Признавая необходимость и неизбежность использования денег и кредита в период перехода от капитализма к социализму, принимая меры к восстановлению финансово-кредитной системы, Коммунистическая партия и Советское правительство, тем не менее, рассматривали все эти меры как меры временные, рассчитанные только на период перехода от капитализма к социализму, так как система товарно-денежных отношений считалась тогда чуждой природе социалистического строя и полностью отождествлялась с капиталистическими отношениями» (История политической экономики социализма. Очерки. _ ―Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1972, С. 169.).

 

На несовместимость социализма с товарными отношениями обращали внимание Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Об этом же писали пропагандисты идей марксизма П. Лафарг, А. Бебель, Г.В.Плеханов и, наконец, В.И. Ленин. Так, например, говоря об уничтожении при социализме конкуренции и замене ее соревнованием, В.И. Ленин связывал эту замену с уничтожением товарного производства вообще. «Буржуазные экономисты смешивали, как и всегда, вопрос об особенностях капиталистического общества с вопросом об иной форме организации соревнования. Нападки социалистов никогда не направлялись на соревнование как таковое, а только на конкуренцию. Конкуренция же является особенной формой соревнования, свойственного капиталистическому обществу и состоящего в борьбе отдельных производителей за кусок хлеба и за влияние, за место на рынке. Уничтожение конкуренции, как борьбы, связанной только с рынком производителей, нисколько не означает уничтожения соревнования, ― напротив, именно уничтожение товарного производства и капитализма откроет дорогу возможности организовать соревнование в его не зверских, а в человеческих формах. Именно в настоящее время в России при тех основах политической власти, которые созданы советской республикой, при тех экономических свойствах, которые характеризуют Россию с ее необъятными пространствами и гигантским разнообразием условий, ― именно теперь у нас организация соревнования на социалистических началах должна представить собою одну из наиболее важных и наиболее благородных задач реорганизации общества» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36, СС. 150-151.).В речи на I Всероссийском съезде по внешкольному образованию в мае 1919 года В.И. Ленин говорил, что «пока деньги остаются, и довольно долго останутся в течение переходного времени от старого капиталистического общества к новому социалистическому. Равенство есть обман, если оно противоречит интересам освобождения труда от гнета капитала» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38, СС. 150-353.).

 

В письме от 30 ноября 1920 г. в комиссию об отмене денежных налогов В.И .Ленин подчеркивал, что «переход от денег к безденежному продуктообмену бесспорен» (Ленинский сборник. XXXIV. ― М.: Госполитиздат, 1942, С. 384.). В «Известиях» ВЦИК от 26 февраля 1921 года был опубликован проект декрета об отмене всех денежных налогов, страна вплотную подошла к отмене денежных знаков. «В этот период (январь 1919 ― март 1921 ― период военного коммунизма ― Ю.П.) советская экономическая наука, как и прежде, отрицала возможность использования товарно-денежных отношений в социалистическом хозяйстве. Однако если в первые месяцы после Октябрьского переворота (1917 г.)  это было лишь теоретическое положение, то в годы военного коммунизма, когда практически был взят курс на более быстрый переход к социализму, оно обрело реальную силу. Ликвидацию денег стали рассматривать как задачу если не сегодняшнего дня, то, во всяком случае, очень недалекого будущего» (История политической экономии социализма, С. 171.).

Так, например, заработная плата рабочих и служащих принимала все более натуральный, безденежный характер. Г.Г. Богомазов приводит такие данные: «если на оплату труда в натуральной форме в 1917 г. приходилось 5% общей заработной платы, то в 1918 г. ― уже 48%, в 1919 г. ― 80%, а в 1920 г. ― 93%» (Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 59.). Резкое обесценение денег и неравномерность этого обесценения, с одной стороны; острая нужда в предметах первой необходимости ― с другой стороны, усиливали тенденцию, возникшую еще до Октябрьского переворота (1917 г.) ― «развития безденежного товарообмена на рынке» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 88.) «За период с 1 июля 1918 г. по 1 июля 1921 г. (три года) денежная масса в обращении увеличилась в 54 раза (с 43,7 млрд. руб. до 2347,2 млрд. руб.), ценность же рубля упала в 800 раз» (Дьяченко В.П. Очерк развития денежного обращения и кредитной системы СССР. ― В сб.: Денежное обращение и кредитная система Союза ССР за 20 лет. Сборник важнейших законодательных материалов за 1917-1937 гг. ― М. Госфиниздат, 1939, С. XVII.).

 

Государственное регулирование рыночными операциями не означало подлинного овладения механизмом рыночного обмена, его непосредственного экономического регулирования. Рынок проявил исключительную живучесть и нашел формы приспособления и сожительства с государственной формой организации хозяйства. Рынок непрерывно обесценивал советские денежные знаки, опережая самые высокие темпы эмиссии и ставя советское государство перед невозможностью опередить темпы обесценения «совзнаков», удержать на прежнем уровне эмиссионный доход. В результате огромного обесценения советских  денежных знаков, по данным В.П.Дьяченко «реальная ценность денежной массы в обращении снизилась в 17 раз (с 493 млн. руб. золотом на 1 июля 1918 г. до 29 млн. руб. золотом на 1 июля 1921 г.), что выражало резкое сокращение рыночного оборота» (Дьяченко В.П. Указ. соч. С. XVIII.).

 

Известны, например многочисленные факты отказа населения от приема бумажных денег при торговых сделках на вольном рынке и частичный переход к безденежному товарообмену. З.В.Атлас приводит фактический материал, подчеркивающий, что «такие факты имели место не только в 1919 и 1920 гг., но еще в начале 1918 г. В «Информационном листке» Мособлпродкома от 18 февраля 1918 г. приведена следующая телеграмма от того же числа из Оренбурга: «Выполнение плановых нарядов сократилось ввиду нежелания населения отпускать хлеб за деньги. Население требует товаров в обмен на хлеб. К усилению отправок нами принимаются все зависящие меры. Уроблпродком» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 88, прим.).

 

Исследование рыночных отношений периода военного коммунизма в советской экономической литературе показывает, что рынок одновременно с отказом от совзнаков стремился к созданию товаров ― денег («товарных денег»), которые ходили вне всякого государственного контроля и регулирования. Продавцы и покупатели устанавливали в каждом отдельном случае случайные меновые эквиваленты, поскольку всеобщего эквивалента просто не было. Формы обмена на рынке были самые разнообразные и быстро изменялись в зависимости от изменения условий обмена. Примеры меновых пропорций в Калуге на январь 1919 г. приводит З.В.Атлас:

1 фунт мыла              = 2 фунта пшена,

22 фунта керосина   = 15 фунтам гороха,

3 фунта соли             = 30 фунтов овса,

1 пара сапог              = 30 фунтов гречневой крупы,

1/2 фунта махорки    = 1 фунт свиного сала

(Атлас З.В. Указ. соч. С. 89.).

 

Наиболее «ходкие» и наиболее ценные товары становились эквивалентами. Наиболее распространенными эквивалентами были хлеб, соль, частично золото, иностранная валюта. Однако эти эквиваленты были исключительно местными, случайными эквивалентами и имели силу только в узких рамках отдельных районов.

Первый опыт прямого товарообмена показал, как отмечается в экономической литературе, что прямой товарообмен сильно стесняет развитие товарооборота государственных и кооперативных предприятий и организаций. Прямой обмен товаров может состояться лишь в том случае, если обе обменивающиеся хозяйственные организации взаимно нуждаются в продуктах друг друга. Одно хозяйство, нуждающееся в продукте другого хозяйства, должно само располагать такими продуктами, которые нужны для этого второго хозяйства, ибо иначе прямой обмен не состоится. Такого совпадения может и не быть, его нужно искать, дожидаться, а это означает замедление товарооборота. Прямой обмен затруднял выбор товаров покупателями. Прямой обмен предполагал установление разнообразных натуральных эквивалентов, по которым обменивались одни товары на другие. Эти эквиваленты устанавливались, вслед за широкой практикой на местах, особыми эквивалентными комиссиями ― центральной из представителей Наркомпрода, Центросоюза и Центрального статуправления, а также местными ― из представителей Губпродкома, Губсоюза и Губстатбюро для каждого края, области,  района отдельно. За основу эквивалента принимался какой-нибудь один ходовой товар. Так, например, в качестве эквивалента по Ростову-на-Дону была принята пшеница. По данным В.П.Дьяченко:

1 аршин ситца                                  = 20 ф. зерна,

1 аршин одежных тканей               = 45 ф. зерна,

1 пуд мыла                                        = 13.5 пуд. зерна,

1 фунт курительного табака           = 63 ф. зерна,

1 пачка спичек                                 = 13,5 ф. зерна,

1 вилы навозные                              = 43 ф. зерна,

1 ведро крашеное                             = 60 ф. зерна,

1 пуд гвоздей подковных               = 27  пуд. 7 фунт. зерна,

1 коса                                                            = 3 пудам зерна и т.д.

(Дьяченко В.П. Указ. соч. С. XXII.).

Промышленные товары могли быть отпущены в обмен не только на пшеницу, но и на другие сельскохозяйственные продукты. В этих целях эквивалентные комиссии устанавливали коэффициент замены одного сельскохозяйственного продукта другим. «Так в Ростове-на-Дону было принято, что 100 весовых единиц пшеницы равняются 135 весовым единицам овса, картофеля или проса, 200 единицам кукурузы, 50 единицам говядины, 40 весовым единицам свинины и т.д.» (Дьяченко В.П. Указ. соч., С. XXIII.).

 

Эквиваленты устанавливались грубо, не всегда отражали действительное соотношение рыночных цен разных товаров и продуктов. Эквиваленты резко различались по отдельным губерниям и областям. На этой почве возникала спекуляция, спекулятивные перепродажи товаров и продуктов. Отправляясь в деревню за продуктами, спрашивали: «На что в этой деревне меняют». З.В.Атлас приводит пример следующего соотношения:

«30 ф. керосина + 10 ф. мыла + 3 ф. махорки + 10 арш. ситца = 1 пуду ржаной муки» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 89.).

 

Таким образом, рынок в  период военного коммунизма очень нуждался во всеобщем эквиваленте ― деньгах, как средстве обращения более или менее устойчивой ценности. Другой вопрос заключается в том, что молодое советское государство в тот период не могло еще дать рынку и всему народному хозяйству устойчивой денежной единицы, что привело к усилению прямого товарообмена. «Вынужденную войной и хозяйственной обстановкой натурализацию экономической жизни страны стали рассматривать как естественный, закономерный процесс развития, а это в свою очередь приводило к еще большей натурализации хозяйственных связей и сокращению роли денег в жизни страны. Даже продразверстка нередко расценивалась тогда не только как средство спасения от голода, но и как способ прямого перехода к социализму ― коммунизму, минуя куплю-продажу, товарно-денежные отношения» (История политической экономики социализма. С. 171.).

 

В докладе на II Всероссийском съезде политпросветов 17 октября 1921 года В.И. Ленин подчеркнул, что «мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, ― и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение… Это, к сожалению, факт. Я говорю: к сожалению, потому что не весьма длинный опыт привел нас к убеждению в ошибочности этого построения, противоречащего тому, что мы раньше писали о переходе от капитализма к социализму, полагая, что без периода социалистического учета и контроля подойти хотя бы к низшей ступени коммунизма нельзя» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 44, СС. 157-158.).

 

Государственное регулирование рынка привело к появлению «товарных денег», которые по своей природе являются продуктами мелкотоварного производства, но развиваются на своей собственной мелкобуржуазной экономической основе.

З.В.Атлас пишет: «Тенденция вытеснения денежного обращения рыночным товарообменом и появление на местных рынках товаро-эквивалентов, выполнявших роль средства обмена, ни в коем случае не могут рассматриваться как социалистическая тенденция, якобы предвещавшая… полную ликвидацию денег. Это была реакция стихии рынка против непрерывно растущей эмиссии и попытка таким путем освободиться от эмиссионного налога. Эта тенденция означала попытку рынка заменить советские деньги «товарными» деньгами, выдвинуть тот или иной товар на положение денег. «Социалистического» в этой закономерности нет ничего, напротив, это была закономерность рыночной стихии. Рынок вообще не может «отрицать» денег, он, напротив, всегда и везде утверждает их существование» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 90.).  Несостоятельность «товарных» денег заключается в том, что натуральная форма товаров, являющихся случайными эквивалентами (пшеница, мука, соль и пр.), не приспособлена для выполнения всех денежных функций.

 

Сокращение потребностей хозяйственного оборота и товарообмена в деньгах определялось следующими факторами:

а) общим состоянием разрушенной империалистической войны и интервенцией промышленности, транспорта, сельского хозяйства;

б) возрастанием доли продуктов, распределяемых либо по твердым ценам, не зависящим от обесценения рубля, либо бесплатно;

в) натурализацией отношений между городом и деревней;

г) развитием безналичных расчетов, причем в ряде случаев отпадала необходимость и самих безналичных расчетов, поскольку продукты передавались без всякой денежной оценки.

Сосредоточенная в руках государства продукция предприятий и сельского хозяйства распределялась в централизованном порядке с применением карточной системы, согласно декрету СНК от 6 октября 1920 г. «Об объединении государственного снабжения населения продуктами питания и предметами первой необходимости». Карточки выполняли функции денег в качестве меры труда; не деньги, а продовольственные талоны являлись основным свидетельством на получение общественного продукта. В декрете говорилось: «Производственные программы, разрабатываемые соответствующими центральными государственными органами и требующие при своем осуществлении живой рабочей силы, составляются при взаимном согласовании с планами снабжения народного комиссариата продовольствия, как единого снабжающего населения государственного органа» (Денежное обращение и кредитная система Союза ССР за 20 лет. Сборник важнейших законодательных материалов за 1917-1937 гг. ― М.: Госфиниздат, 1939, С. 27.).

 

Государственные предприятия получали все необходимое им сырье и т.д. в порядке централизованного снабжения безвозмездно, согласно декрету СНК «Об отмене некоторых денежных расчетов» от 11 октября 1920 года. В статье 422 этого декрета подчеркивалось: «Под упразднением платы в смысле настоящего постановления разумеется не только отмена платы наличными, но также отмена по указанным в §§ 1-6 расчетам оборотных перечислений в денежной форме» (Денежное обращение и кредитная система Союза ССР за 20 лет, С. 28.). Все расчеты между советскими учреждениями и предприятиями должны были производиться согласно декрету СНК «О расчетных операциях» от 15 июля 1920 г., путем перечисления сумм с их счетов в доход казны, а расчеты с кооперативными организациями и кооперативных организаций между собой ― посредством перечислений соответствующих сумм по их текущим счетам. Деньги имели здесь уже значение лишь как инструмент учета, причем и в этом отношении их роль стремительно падала. Декрет от 15 июля 1920 г. запрещал расчеты наличными деньгами, чеками и прямыми ассигновками.

 

Декрету «О расчетных операциях» от 15 июля 1920 г. предшествовал ряд других декретов, направленных на развитие безналичных расчетов и укреплению расчетной государственной дисциплины. Совет народных комиссаров 2 мая 1918 г. установил принцип единства кассы: все денежные средства советских учреждений должны вноситься в Народный банк или в Государственное казначейство и все выплаты должны производиться при помощи чеков или ассигновок. Декретом СНК от 23 января 1919 г. устанавливается обязательный для советских учреждений и национализированных предприятий порядок расчетов без участия наличных денег. Отступление от этого правила допускалось лишь для мелких покупок на сумму не свыше 5000 руб. Покупка у частных поставщиков разрешалась лишь в том случае, если государственные органы не могли выполнить заказов. Декретом СНК от 5 апреля 1919 г. всем учреждениям и лицам было предложено немедленно сдать в учреждения Народного банка или Государственного казначейства все наличные денежные средства, а Госконтролю ― провести ревизии касс, обращая обнаруженные в них денежные средства,  в доход казны, и усилить контроль за соблюдением декрета от 2 мая 1918 г. о единстве кассы. По декрету СНК от 25 августа 1919 г. все грузы государственных учреждений и предприятий должны оплачиваться путем предъявления в Народный банк счетов и перечисления сумм из смет ведомств, перевозящих грузы, в доход казны. Это только некоторые примеры перестройки системы производства.

В области распределения декрету «Об объединении государственного снабжения населения продуктами питания и предметами первой необходимости» от 6 октября 1920 г. предшествовал декрет СНК от 30 апреля 1920 г., по которому вводилась единообразная для всей республики система установления и выдачи продовольственного пайка. Не оплачиваются деньгами за действительно проработанные дни и дни установленного тарифом отдыха следующие группы трудящихся: а) рабочие физического труда, занятые в советских предприятиях и учреждениях; б) лица, занятые умственным и конторским трудом в советских учреждениях и предприятиях; в) лица, занятые в частных предприятиях, учреждениях и хозяйствах не эксплуатирующие чужого труда.

В августе ― сентябре 1918 г. в Москве и Ленинграде, а затем и в других городах был введен классовый паек. Потребителям выдавались карточки четырех категорий: 1) рабочие, занятые тяжелым физически трудом, получали 36 фунтов хлеба в месяц; 2) прочие рабочие ― 25 фунтов; 3) служащие ― 18 фунтов; 4) остальное население ― 12 фунтов. «Надо спасать рабочего, ― подчеркивал В.И. Ленин, ― хотя он не может работать. Если мы спасем его на эти несколько лет, мы спасем страну, общество и социализм. Если не спасем, то скатимся назад, в наемное рабство. Так стоит вопрос о социализме, который рождается не из фантазии мирного дурачка, называющего себя социал-демократом, а из реальной действительности, из бешеной, отчаянно жестокой классовой борьбы. Это ― факт. Все нужно привести в жертву, чтобы спасти существование рабочего» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 38, СС. 359-360).

 

С.А. Далин приводит следующие данные: «Действие декрета распространялось на 35 млн. человек, проживавших в городах (не считая личного состава Красной Армии). Продовольственную карточку можно было сдать в столовую и перейти на общественное питание. В конце 1920 г. из 35 млн. человек, получивших карточки, 21261 тыс. человек пользовались государственными столовыми» (Далин С.А. Инфляция в эпохи социальных революций, С. 214.).В апреле 1920 г. была отменена оплата трудового продовольственного пайка во всей стране.  Таким образом, деньги фактически перестали служить орудием контроля за мерой труда и мерой потребления.

 

Однако было бы непростительной ошибкой абсолютно отрицать роль денег в этот период. «В годы военного коммунизма, ― пишет В.Е. Маневич, ― несмотря на значительное сужение сферы товарно-денежных отношений, сохранялись деньги, денежная заработная плата, денежная оплата продуктов, заготовляемых государством в порядке продразверстки, денежная оплата промтоваров, реализуемых государством в деревне. Финансовая система в этот период носила в основном эмиссионный характер, основывалась на все ускоряющемся выпуске обесценившихся денежных знаков» (Маневич В.Е. Развитие теории денежного обращения в советской экономической литературе. ― М.: Наука, 1986, С. 16.).

 

Для работников транспорта и промышленности были установлены более высокие трудовые пайки по сравнению с другими категориями трудящихся. Хотя индустриальные рабочие при указанной дифференциации снабжения получали относительно большую долю общественного продукта, однако равенство пайков внутри данной обширной категории трудящихся ослабляло стимулирующее влияние пайка на производительность труда отдельного предприятия, бригады или рабочего. И средний рабочий, и ударник, и ученик, и высококвалифицированный мастер получали одинаковый паек; что не содействовало личной заинтересованности рабочих в увеличении выработки ― повышению производительности труда. В отличие от «стандартного пайка», так называемое «целевое снабжение» прямым образом влияло на производительность труда. Целевое снабжение было связано с получившим широкое распространение в 1920 г. принципом ударности в производстве. Некоторые отрасли производства и предприятия, в продукции которых ощущалась особенно острая нужда, объявлялись «ударными»: рабочие этих отраслей и предприятий получали дополнительные фонды, которые назывались фондами целевого снабжения. Такие фонды наделялись, например, для стимулирования работ по добыче угля, по гужевому подвозу, по погрузке и разгрузке иностранных пароходов, по добыче нефти, по разгрузке соли и т.д. Здесь устанавливалась известная зависимость между производительностью труда рабочего и его снабжением,  причем эта связь первоначально устанавливалась в отношении данного предприятия в целом, а затем и по отношению к отдельным рабочим, что давало значительный эффект. В последнем случае продукты распределялись не по уравнительному принципу, а по трудовому принципу («кто не работает, тот не ест»), на единицу выработки.

В тесной связи с  ударно-целевым снабжением стояло натурпремирование (декрет СНК от 20 января 1921 г.), которое применялось во всем народном хозяйстве страны не только в производстве, но и при заготовке сельскохозяйственных продуктов. После III съезда профсоюзов, состоявшегося в апреле 1920 г., в течение полугодия рост денежной зарплаты приостанавливается и резко усиливается значение натуроплаты и натурпремирования. V Всероссийская конференция профсоюзов, проходившая в ноябре 1920 г., в своих решениях выдвинула задачу усиления стимулирующей роли натуроплаты и в первую очередь натурпремирования и тем самым ставилась задача к быстрому переходу от поощрительной денежной к поощрительной натуральной оплате труда рабочих и служащих. Натуроплаты и натурпремирования порождали и целый ряд неудобств. Рабочие за свой труд получали и премировались не теми продуктами, которые им были необходимы, а зачастую ненужными продуктами и вещами, которые в ряде случаев на всяком  рынке превращались в товарные деньги. Это обстоятельство, с одной стороны, заметно ослабляло эффективность самой премиальной системы, а с другой стороны, ― вынуждало рабочих продавать или обменивать на вольном рынке продукты, полученные в порядке премии или платы за ударный труд. Введение «эквивалентов замены» вновь поставило вопрос о ценностной (стоимостной) фиксации оплаты труда и обеспечения свободного выбора продуктов. На вольном рынке происходило перераспределение фондов натуроплаты, а натурпремирование превращалось в источник «снабжения» подпольного частного рынка.

В области отношений обмена и социального обслуживания. В 1920 г. производится отмена платы за продукты и промышленные товары, отпускаемые государством населению, а также за всевозможные услуги, согласно декрету СНК от 11 октября 1920 г. «Об отмене некоторых денежных  расчетов». Этому декрету предшествовал ряд постановлений, положивших начало отмене оплаты за услуги и товары. В ноябре 1918 г. вводится бесплатная пересылка писем, а затем советские учреждения были освобождены от платы за пользование почтой, телеграфом, телефоном и радио. По декрету СНК от 28 января 1920 г. из смет центральных учреждений на 1920 год исключены были все кредиты на электрическое освещение, водоснабжение, канализацию, газ и арендную плату и эти учреждения были освобождены от оплаты указанных расходов. Кредиты на эти надобности были открыты лишь Московскому Совету. Во исполнение и развитие декрета СНК от 30 апреля 1920 г. о введении трудового пайка, не оплачиваемого деньгами, были приняты следующие декреты:

а) «О бесплатном отпуске населению продовольственных продуктов» от 4 декабря 1920 г.;

б) «О бесплатном отпуске населению предметов широкого потребления» от 17 декабря 1920 г.;

в) «Об отмене денежных расчетов за пользование почтой, телеграфом, телефоном и радио» от 23 декабря 1920 г.;

г) «Об отмене платы за всякого рода топливо, предоставляемое государственным предприятиям, учреждениям, равно занятым в них рабочим и служащим» от 23 декабря 1920 г.;

д) «Об отмене платы за жилые помещения с рабочих и служащих и за пользование водопроводом, канализацией и очисткой, газом, электричеством и общественными банями с государственных учреждений и предприятий и их рабочих и служащих и о распространении указанных льгот на инвалидов труда и войны и лиц, находящихся на их иждивении» от 27 января 1921 г.;

е) «Об отмене платы за отпускаемые по рецептам врачей из аптек медицинские средства» от 5 февраля 1921 г.;

ж) «О бесплатном отпуске фуражных продуктов» от 14 февраля 1921 г.;

з) «Об отмене денежных расчетов за произведения печати» от 23 марта 1921 г.

Таким образом, натурализация хозяйственных отношений все больше и больше обусловливала сокращение и упрощение функций денег и финансовой системы в целом.

 С другой стороны, централизация в области производства и распределения продуктов, что было характерно для периода гражданской войны, требовала унификации и централизации финансовой системы в целях создания единого расчетного центра. Эта унификация осуществлялась слиянием Государственного Казначейства (декрет СНК от 31 октября 1918 г.) и сберкасс (декрет СНК от 10 апреля 1919 г.) с Народным банком. Система централизованного, прямого распределения продуктов производимых или заготовленных государственными предприятиями и организациями, устраняла коммерческие отношения между государственными предприятиями и организациями, а, следовательно,  и возможность возникновения отношений коммерческого кредита. В марте 1919 г. государственные предприятия переводятся исключительно на сметное финансирование (декрет СНК от 4 марта 1919 г.). Одновременно другим декретом СНК от 4 марта 1919 г. ликвидируются все обязательства государственных предприятий, в том числе и обязательства по отношению друг к другу. Это исключало необходимость кредитования государственных предприятий. В этом отношении Народный банк сохранял значение лишь как кассово-рассчетный орган. Сокращались также кредитные функции Народного банка и в отношении кооперации, поскольку последняя все полнее превращалась в подсобный орган Наркомпрода. В итоге деятельность Народного банка все более сводилась к функциям кассового исполнения бюджета и распределения денежных знаков.

В течение 1919 г. на местах производится объединение банковских отделений с финорганами. В январе 1920 г. Народный банк, как утративший самостоятельное значение, упраздняется, производство сохранивших еще силу и значение банковских операций (в основном ― организация расчетов и выдача денег с текущих счетов и вкладов) возлагается на Центральное бюджетно-расчетное управление. В январе 1920 г. ликвидируются кредитные и ссудосберегательные товарищества путем слияния их с потребительскими обществами. «Таким образом, ― пишет С.А .Далин, ― сложилась безденежная, коммунистическая система промышленного производства и распределения, а также общественного питания. Она распространялась на города и лишь едва затронула деревню. Такая система требовала планирования, которым занимались два учреждения: Высший Совет народного хозяйства и Народный комиссариат продовольствия. Специальная комиссия использования ВСНХ учитывала и распределяла материальные ресурсы производства, а Наркомпрод заготовлял и распределял средства индивидуального потребления, не только продовольствие, но и соответствующую промышленную продукцию» (Далин С.А. Инфляции в эпохи социальных революций, СС. 214-215.).

 

Однако «потребительский коммунизм» (В.И. Ленин) в условиях острого недостатка продуктов промышленного и сельскохозяйственного производства таил в себе внутреннее отрицание. «Внутренним противоречием этой системы, ― отмечает С.А. Далин, ― явилось сочетание обобществленной промышленности с индивидуальным землепользованием. Хотя земля находилась в общественной собственности, выращенная на ней продукция оставалась почти полностью частной» (Там же, С. 215.).

 

С другой стороны, планирование и централизованное распределение потребительских благ, а также «распространение поощрительной системы оплаты труда в 1920 и 1921 гг., ― как отмечает З.В.Атлас, ― поставило во всей широте проблему твердой и всеобщей единицы учета труда и продуктов, предназначенных для премирования» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 101.).

В итоге практической деятельности сложилось стойкое противоречие, перешедшее затем в сферу теоретической дискуссии о «трудовом эквиваленте». Так В.Е. Маневич пишет: «В годы военного коммунизма на первый план в экономической литературе вышли две проблемы: контроль и учет в государственном хозяйстве (эта проблема послужила поводом к интересной дискуссии о безденежном учете) и взаимоотношения государственного хозяйства с крестьянством (с данной проблемой связаны вопросы регулирования цен, денежного обращения и т.д.)» (Маневич В.Е. Развитие теории денежного обращения в советской экономической литературе, С. 5.).

 

Развитие отмеченного выше противоречия, в конечном счете, не столько решало судьбу денег, сколько должно было ответить на вопрос: «может ли безденежный учет трудовой стоимости существовать внутри товарно-денежных отношений?» Решение этого нравственного вопроса и было сконцентрировано в дискуссии о «трудовом эквиваленте», проходившей под знаком разделения стоимостного учета и обобществленного материального производства.

 

2.     Трудовая теория стоимостного (денежного) учета

Дискуссию о «трудовом эквиваленте», проходившей в России с 1918 года по март 1921 года, можно условно разделить на три взаимозависимых этапа:

Первый этап охватывает период с начала 1918 года до осени 1918 года, характеризующийся борьбой различных мнений и течений по вопросу о судьбе товарно-денежных отношений в целом. Борьбой большевиков с идеологией «легального марксизма».

Второй этап охватывает период с осени 1918 года до начала 1920 года до III съезда ВСНХ, до опубликования Декрета СНК об упразднении Народного банка и о замене его Центральным бюджетно-расчетным управлением. Второй этап характеризуется формированием официальной программы государственной финансовой политики советского государства.

Третий этап охватывает период с 19 января 1920 года, когда был опубликован приказ Наркомфина об учреждении Центрального бюджетно-расчетного управления, до марта 1921 года, Х съезда РКП (б) проходившего 8-16 марта 1921 года, до знаменитого доклада В.И. Ленина 15 марта 1921 г. «О замене разверстки натуральным налогом».

 Третий этап непосредственно охватывает дискуссию о трудовом учете на основе «трудового эквивалента» и характеризуется формированием основных положений трудовой теории стоимостного учета. Сама постановка вопроса о «трудовой единице» (тред) стоимостного учета предопределило, с одной стороны, идеологическую и теоретическую несостоятельность «трудового эквивалента» и завершение дискуссии. С другой стороны, результатом дискуссии является теоретическое положение о «трудовой единице», а также использование ее на практике в качестве технического расчетного средства. Трудовая единица определила характер революционных распределительных отношений, что, в известной степени, повлияло и на современное развитие трудовой теории стоимостного учета, выработанной в первые годы Советской власти. Борьба за утопию «неосоциализма» перенеслась из области революционной практики на область теоретического знания.

Вместе с усилением прямого товарообмена возник практический вопрос о количественных пропорциях при обмене промышленных товаров на сельскохозяйственные. I Всероссийский съезд Советов Народного Хозяйства, проходивший в 1918 году, обсудил вопрос об образовании специального комитета при Комиссариате продовольствия с целью установления «товарно-трудовых эквивалентов» (Труды I Всероссийского съезда Советов Народного Хозяйства, 25 мая – 4 июня 1918 г.: Стенографический отчет. –М, 1918. С. 147.) для пересмотра всех действующих цен в стране.

 

В годы гражданской войны и политики военного коммунизма существовала двойственная система оплаты труда. Огромное значение для этого периода имел учет продуктов в натуре, в физических мерах. Предпринимались попытки охватить натуральным учетом всю территорию страны, все многообразие продуктов с их качественной дифференциацией. Такая детализация форм, которая могла бы учитывать все качественные различия одного и того же продукта настолько осложняла и бюрократизировала всю систему распределительных отношений, что учет был ограничен только суммарным, количественным учетом отдельных групп продуктов по единым формам. Планирующие и кооперативные органы пользовались многообразными натуральными единицами, учитывая запасы в штуках, пудах, аршинах и т.д. В стране не было синтетического, эквивалентного учета, который мог бы дать единое суммарное выражение различным продуктам и служить основанием для правильного распределения этих продуктов, а также для правильного, рационального построения плана производства тех или иных продуктов и замены одних продуктов другими. В 1920 г., когда встал на первый план вопрос о хозяйственном строительстве, вскрылось все несовершенство действовавшей системы учета и контроля. В этот период процесс натурализации хозяйственных отношений достиг кульминационной точки развития, а денежное обращение фактически было вытеснено в сферу вольного рынка, существовавшего на нелегальном или полулегальном положении.

 «Принимая во внимание особенности периода военного коммунизма и ориентируясь на практическую задачу ликвидации товарно-денежных отношений, усилия советских ученых в 1919-1920 гг. были направлены на разработку вопросов безденежного хозяйства. Одна из наиболее сложных проблем, которую необходимо было решить для полной ликвидации денег, заключалась в нахождении новой формы хозяйственного учета, исключающей использование стоимостных показателей. Эта задача была тем более настоятельной, что в условиях существовавшего в те годы обесценения денег и расстройства всего финансового хозяйства денежный учет не давал  должного эффекта, так как почти не отражал, а нередко и искажал результаты хозяйственной деятельности предприятия» (История политической экономии социализма, СС. 172-173). Таким образом, предпочтение было отдано трудовой единице учета наряду с другими натуральными формами учета.

 

Теоретическими предпосылками концепции «трудового эквивалента»  послужила утопическая и мелкобуржуазная экономическая теория «рабочих денег» (Оуэн) и «конституированной стоимости» (Д. Брей, Д.Грей, П.Ж.Прудон), рассмотренная в первом очерке: «ТРУДОВЫЕ    ДЕНЬГИ или закат замкнутых самопровозглашенных республик».

 В качестве метода введения «трудовой единицы» принималось «декретирование трудовых денег» государством, т.е. метод государственного социализма, получивший теоретическое развитие в мелкобуржуазной системе Родбертуса.

Следует отметить также и российские теоретические предпосылки «трудового эквивалента». Обращает на себя внимание теоретическая позиция «легального марксизма» (М.И.Туган-Барановский, П. Струве, С. Булгаков, М. Бернацкий).  Следует отметить, что М.И.Туган-Барановский был после Октябрьского  переворота министром финансов буржуазной Украинской Центральной Рады; П. Струве входил в состав правительства Врангеля; М. Бернацкий занимал пост министра финансов в правительствах Деникина и Врангеля.

 

Природа товарных отношений и денег при социализме  систематически изложена  М.И.Туган-Барановским в книге «Социализм как положительное учение». В центре теоретической позиции «легального марксизма» находится теория «предельной полезности», представленная как дальнейшее развитие трудовой теории стоимости К. Маркса. Стоимость трактуется М.И.Туган-Барановским как «затрата хозяйственного труда», а «предельная полезность» предмета определяется его ценностью, т.е. тем значением, «которое хозяйствующее лицо придает в своей хозяйственной деятельности тому или иному хозяйственному предмету». Отсюда понятия «стоимость» и «ценность» являются категориями внеисторическими, определяющими хозяйство вообще, а не капиталистический или социалистический способ производства конкретно. В основу «положительного» учения о социализме была принята хозяйственная психология индивидуума, выраженного как «хозяйствующее лицо». «Хозяйствующим лицом» может быть при социализме не только индивидуум, а и большая группа людей, изготовляющая продукты, «хозяйственные предметы» для собственного потребления по «хозяйственному плану» разработанному на основе учета «предельной полезности» предмета и трудовой стоимости при его изготовлении. В теории «предельной полезности» нет ни буржуазии, ни рабочих, ни классов, ни борьбы классов, а есть неокантианское решение вопроса о соотношении объективной закономерности и целесообразной деятельности в пользу последней. Достижение сознательно поставленной цели отрывалось от исторической закономерности, как условия положительной деятельности человека, и давало возможность неокантианской теории, вслед за Прудоном и Родбертусом, повторить мелкобуржуазный метаморфоз стоимости, цены и денег, оторвав одно от другого, с целью перенесения денег в социалистическое общество как техническую или политическую категорию. Деньги  не имеют никакой связи со стоимостью и поэтому являются при социализме «продуктом сознательного общественного творчества» в качестве технического средства учета аналогично термометру для измерения температуры или метрической системы мер.

 Таким образом, деньги с точки зрения теоретической позиции «легального марксизма» не имеют физической реальности, т.к. лишены собственной стоимости, а являются продуктом идеального производства как техническая единица учета и измерения цен. Отсюда и цена, выраженная в денежной единице, теряет всякий смысл для определения стоимости товара. Стоимость, следовательно, исчезает, появляется теория «предельной полезности», а вслед за ней и новые социалистические деньги — как учетные карточки потребительной ценности товара.

Теоретическая позиция «легального марксизма» послужила связующим звеном между мелкобуржуазной экономической теорией на Западе с немарксистскими экономическими разработками первых лет Советской власти, в частности, с теоретическими положениями и практическими предложениями «левых коммунистов» (Критика «левых коммунистов» дана во 2-ой главе «Методологические проблемы политической экономии социализма (20-30-е годы). В сб. «История политической экономии социализма» – 2 гл.): - Бубнов, Бухарин, Ломов, Ларин, Осинский, Урицкий и др.). Идеологическая позиция «левых марксистов» наиболее полное выражение получила в книге Н. Бухарина «Экономика переходного периода». Появление «Экономики переходного периода» в 1920 г. вызвало острую полемику в советской литературе. С критикой книги Бухарина выступили М. Ольшанский, В. Сарабьянов, А. Елизарова-Ульянова  (См.: Елизарова А. По поводу Книги Бухарина «Экономика переходного периода» и вызванной ею полемике. – «Народное хозяйство», 1921, С. 8-9.). Критические замечания на книгу Бухарина даны были и В.И. Лениным (Ленинский сборник. XI. – М.-Л. Соцэкгиз, 1931.) опубликованные только в 1929 году с большим опозданием.

 

«Левые коммунисты» прикрывались социалистической фразеологией в теории, на практике выступали с требованиями законодательной отмены денег, изъятия последних из обращения как не соответствующих природе социалистического строя, что на самом деле оказалось выражением мелкобуржуазного протеста против ленинской идеи денежной реформы, против ленинского плана использования денег для организации и усиления государственного учета и контроля за мерой труда и потребления, против налаживания хозяйственного расчета и работы национализированных предприятий. «Левые коммунисты» вместе с троцкистами выдвинули уже в 1918 г. теорию о том, что деньги могут существовать только в условиях капиталистического товарного хозяйства, что при социализме денег не должно быть, что в государственном секторе народного хозяйства надо отказаться от денег и перейти к «трудовым единицам учета» (тредам), допуская, однако, существование традиционных денег в частном хозяйстве в той мере, в какой деньги могут быть использованы, путем чрезмерной эмиссии их для ограбления крестьянства. Тем самым социалистическое строительство и союз рабочего класса с крестьянством ставились под удар.

Н. Бухарин, автор книги «Экономика переходного периода», испорченный эклектизмом А. Богданова, «приоткрывает дверь философским шатаниям в сторону от материализма к идеалу» (В.И. Ленин). Бухарин заимствовал у В. Зомбарта и Р. Гильфердикта положение, согласно которому предметом политической экономии может быть только капиталистический способ производства. Для анализа социалистического способа производства Н. Бухарин использует «теорию равновесия» А. Богданова, изложенную в «Кратком курсе экономической науки», 1897). Согласно «теории равновесия» или энергетического баланса А. Богданова стоимость является не социальной, а энергетической категорией. Социальная природа немарксистской философии А. Богданова вскрыта В.И. Лениным в работе «Марксизм и эмпириокритицизм» (1908). Исходя из теории равновесия, А. Богданов видел задачу организации общественного производства в «пропорциональном распределении наличной у общества трудовой энергии между различными отраслями и видами труда». Стоимость отсюда суть количество трудовой энергии, затраченное на производство продукта. Энергия, определяющая стоимость, превращается в естественный «закон трудовых затрат» при капитализме действующий стихийно, а при социализме осуществляемый государством. Основная ошибка Богданова заключена в том, что он отождествлял физиологические затраты человеческой энергии в процессе труда с абстрактным трудом, который является материальной основой стоимости. Богданов не различал физический труд (работу) или экономический труд как целесообразную деятельность человека, определяемую историческими условиями. Стоимость, таким образом, является у Богданова внеисторической категорией, принимающей только в условиях товарного капиталистического производства форму меновой стоимости.

Н. Бухарин, вслед за А. Богдановым, считал, что равновесие присуще только капиталистической системе. В переходный период равновесие нарушается, товар превращается в продукт, стоимость как категория товарной капиталистической системы исчезает. В условиях пролетарской диктатуры рынка нет, рубль как денежная величина становится бессодержательным, поэтому формой материального вознаграждения является не заработная плата, а «общественно-трудовой паек», т.е. «сознательный общественный регулятор». Отсюда распределение труда и средств производства во всех формациях регулируется внеисторическим «законом трудовых затрат». При капитализме этот общий закон реализуется как закон стоимости; при социализме он действует непосредственно в «чистом виде», как закон трудовых затрат, дефетишизирующий закон стоимости, т.е. происходит «слияние» закона стоимости или, как говорил А. Богданов, происходит «процесс сбрасывания законом трудовых затрат своего греховного ценностного белья». Таким образом, закон ценности при капитализме превращается в закон трудовых затрат при социализме. Задача социалистического планирования поэтому заключается в том, чтобы создать условия для нормального действия «закона трудовых затрат». Главной ошибкой Н. Бухарина, по определению В.И. Ленина в «Замечаниях на книгу Бухарина «Экономика переходного периода», является отступление от марксистского диалектического метода анализа, подмена диалектики эмпиризмом и эклектизмом. Теория трудовых затрат признает общность капиталистической системы хозяйства и социалистической в самой природе, регулирующей развитее всех общественно-экономических формаций.

К числу теоретических предпосылок дискуссии о «трудовом эквиваленте» следует также отнести троцкистскую «теорию двух регуляторов», получившую развитие в работах Е. Преображенского. Согласно «теории двух регуляторов» — первым является закон стоимости, вторым регулятором является «закон первоначального социалистического накопления». Е. Преображенский абсолютизирует борьбу двух регуляторов и приходит к выводу о необходимости социалистической экспансии, эксплуатации мелко-товарных производителей.

Таким образом, как в практической области, так и в теоретической области в период с начала 1918 г. по март 1921 г. в стране сложилась уникальная историческая ситуация, в условиях которой стала возможна дискуссия о замене денег «трудовой единицей», а стоимостного учета трудовым учетом на основе единого для всей страны «трудового эквивалента». Уникальность исторической ситуации, с одной стороны, определяется параллельным существованием натурального и товарно-денежного обмена с прогрессирующим сужением сферы действия последнего, как несоответствующего трудовому строю. Однако, несмотря на высокую степень натурализации хозяйственных отношений, формально денежная система отменена не была, деньги из оборота не исключались. Более того, решалась проблема соединения натурального учета и денежного на основе трудового мерила хозяйственности труда. С другой, более важной стороны, уникальность как исторических условий, так и всей дискуссии о «трудовом эквиваленте» в целом заключается в том, что за всю свою историю социалистическая мысль и практика впервые после социалистического переворота подошли вплотную к непосредственному решению проблемы уничтожения денег в рамках всей страны с 1 января 1922 г. В результате дискуссии были разработаны проекты Декрета и Положения о трудовой единице учета в государственном хозяйстве РСФСР, подготовленные Народным Комиссариатом Финансов. Однако практика вновь, в который раз, после обанкротившихся «рабочих базаров» Роберта Оуэне и Джона Брея, а также обменного банка Прудона и «рабочих денег» Родбертуса, доказала теории простую истину, что современный социализм, независимо от направления, исходит из буржуазной политической экономии, а следовательно, любая социалистическая мысль, уничтожая деньги в теории, меняет только форму и цвет товарно-денежных отношений на практике. Отсюда феномен «трудового эквивалента», возникший в России после социалистического переворота, можно расценивать как появление трудовой теории стоимостного учета внутри капиталистического товарного хозяйства. Вопрос об уничтожении денег и товарных отношений, следовательно, отпадает сам собой, автоматически, а любая социалистическая теория теряет свое право на самостоятельное существование.  Весь ход дискуссии о «трудовом эквиваленте» наглядно свидетельствует о правомерности данного заключения, а сама «трудовая теория стоимостного учета», несет в себе свое собственное отрицание как трудовой теории, превращаясь по существу в теорию учета мелкотоварного производства.

Формирование трудовой теории стоимостного учета на основе «трудового эквивалента» началось с того, что на I Всероссийском съезде Советов Народного Хозяйства в 1918 г. было принято понятие «товарно-трудового эквивалента» (Труды I Всероссийского съезда Советов Народного Хозяйства, С. 183.)  для пересмотра всех действующих цен. М.Н.Смит конкретизировала цель использования понятия «товарно-трудового эквивалента», с тем, чтобы перейти к новым формам обмена — «замене старой денежной системы системой обмена часа труда на час труда» (Там же, С. 293.).  Таким образом, уже в начале 1918 года на месте традиционного эквивалента, — денег возникла идея нетрадиционного «трудового  эквивалента». Для объективного учета необходим эквивалент, т.е. средство обмена, а будет ли этот эквивалент традиционным или нетрадиционным, для общественного учета существенной роли не играет. С другой стороны, необходимость эквивалентного обмена определяет стоимостной характер самого учета и поэтому все … формы эквивалента будут по существу мало чем отличаться от денег.

 

Более определенно о «товарно-трудовом эквиваленте» высказался М.Е.Шефлер в статье «Замена золотой валюты — трудовой». Он писал: «Необходимо будет заменить понятие «цена» понятием «трудовая стоимость», понятие «денежная единица» понятием «стоимость единицы труда» и ввести понятие «трудовая валюта», так как неизбежно приходится ввести «трудовой эквивалент» для построения новой системы социальной трудовой единицы вместо всей отжившей капиталистической денежной системы» (Цит. по: Далин С.А. Инфляции в эпохи социальных революций, С. 240.).

 

            Идея переименования денег в трудовой знак, на котором слово «рубль» будет заменено на слово «рабочий час» или «рабочий день» нашла свое отражение в работах А .Потяева. У него по существу отсутствовала идея безденежного хозяйства. А. Потяев трактовал трудовой знак как денежный знак: «Работа экспедиции будет направлена тогда на изготовление таких трудовых денежных знаков, в которых будет указываться, сколько гражданин проработал» (Потяев А. Финансовая политика Советской власти. Пг, 1919, С. 76.). Трудовые денежные знаки в представлении А. Потяева очень напоминают «рабочие деньги» К.Родбертуса, обслуживающие только отношения распределения «после труда», что в теории мелкобуржуазного социализма всегда отождествлялось с идеей социального равенства (См. настоящую работу, С. 60.)

 

Таким образом, буржуазные экономисты, втянутые социалистическим переворотом в хозяйственное строительство, вольно или невольно встали на путь мелкобуржуазного социализма. Для них социалистический переворот, а впрочем, как и первая империалистическая война, был лишь периодом резкого нарушения хозяйственной жизни, а нравственное чувство определялось целью постановления хозяйственного учета. С.А. Фалькнер начинает книгу «Проблемы теории и практики эмиссионного хозяйства» (1924) словами:  -  «Как и в теории «рабочих денег» Родбертуса буржуазные экономисты абсолютизировали распределительные отношения, сводя распределение к хозяйственному учету.» (Фалькнер С.А. Проблемы теории и практики эмиссионного хозяйства. –М.: Экономическая жизнь. 1924.) В итоге первого периода дискуссии о «трудовом эквиваленте» (начало 1918 г. — конец 1918 года) возникла система категорий трудовой теории стоимостного учета, определявшая,  как характер обсуждения трудового учета последующих двух периодов до марта 1921 г., так и судьбу самого «трудового эквивалента».

Второй период дискуссии о «трудовом эквиваленте» с осени 1918 года до начала 1920 г. включает в себя обсуждение проблем трудового учета в условиях не товарообмена, как это было в начале и середине 1918 г., а в условиях прогрессирующей натурализации заработной платы и распределения продуктов питания по количеству и качеству труда. Эти вопросы обсуждались на II и III Всероссийских съездах Советов Народного Хозяйства.

II Всероссийский съезд Советов Народного Хозяйства решительно высказался за уничтожение денег и замену денег другим «твердым» показателем, который уже в теории носил название — «товарно-трудовой эквивалент». На съезде подчеркивалось, что «в будущем все профессиональные союзы придут к тому, чтобы установить определенно, сколько понадобится производительного труда на данный винтик, сколько на производство паровоза и таким образом вещь будет оцениваться не рублем, а определенной трудовой единицей… В конце концов, мы придем к тому, чтобы обходиться без рублевой оценки, определяя затраченную энергию количеством дней и часов» (Труды II Всероссийского съезда Советов Народного Хозяйства. 19-27 декабря 1918 г. Стенографический отчет. М. Изд. ВСНХ, 1918. С. 277.).  В резолюции съезда было отмечено: «Развитие социалистического переустройства экономической жизни необходимо требует отказа от прежних, частнокапиталистических взаимоотношений в производстве и устранения в конечном итоге всякого влияния денег на соотношение хозяйственных элементов» (Там же. С. 192.).

 

Еще более настоятельно и определенно в пользу «товарно-трудового эквивалента» говорилось на очередном III Всероссийском съезде Советом Народного Хозяйства, состоявшемся в январе 1920 г. В докладе о финансировании национализированной промышленности подчеркивалось, что «ввиду чрезвычайной неустойчивости денежной единицы (рубля) для учета хозяйственных операций необходимо поставить задачу хозяйственно-учетным органам об установлении твердой учетной единицы, единицы хозяйства в бюджете страны, взяв за основание изменения единицу труда» (Денежное обращение и кредит в России и за границей. Т. 1. 1914-1921.. — Пг.-М.: ИЭП. Нар. ком. финна. 1922. С. 458.).

 

Противоречия в практической жизни заключались в том, что распределению «по труду» противостоял вольный рынок с обесцененными, но циркулирующими денежными знаками.  В теории — проблемы «трудовой единицы» учета решались экономистами старой школы, работавшими в первые годы после октябрьского  переворота в советских хозяйственных и  финансовых органах (С.И.Солнцев, П.П.Маслов, А.И.Буковецкий, М.И.Боголепов, Л.Крицман, З.С.Каценеленбаум, А.А.Мануилов, Н.А.Каблуков, Е.С.Варга, В.Я.Железнов, А.В.Чаянов, С.В.Воронин, А.А.Соколов, К.Ф.Шмелев, Е.С.Лурье, С.Г.Струмилин, А.Н.Смит, В.Сарабьянов, С.А.Клепиков, М.Е.Шефлер и др.).

III Всероссийский съезд Советов Народного Хозяйства, опираясь на программу партии в области денежного обращения, подверг резкой критике политику Народного Комиссариата Финансов, предполагавшую сохранение и даже некоторое развитие в стране денежного обращения. В резолюции ставилась конкретная задача на постепенную замену «денежных выражений общественных отношений — натуральными вещественными расчетами» (См.: «Известия Народного Комиссариата Финансов». 1920. № 1. С. 1.). Съезд рекомендовал приступить к радикальному разрешению задачи ликвидации денег. Съезд выработал программу мероприятий по ликвидации денег. Программа предусматривала широкое развитие натурализации заработной платы, введение натуральных расчетов с заграницей, усиление натурального обмена с деревней и т.д.

 

Предлогом дискуссии о «трудовом эквиваленте» была проблема трудового учета, трудовой стоимости, трудовой единицы учета, а не проблема уничтожения средства обмена и учета, а значит и мера стоимости, хотя деньги и товарные отношения в теории отождествлялись с капиталистическим хозяйством. Расширение сферы натурализации хозяйства выдвинуло задачу построения материального бюджета государства наряду с денежным бюджетом, «который к этому моменту превратился целиком в эмиссионный бюджет, покрывавший лишь незначительную часть фактических государственных расходов» (Атлас З.В. Указ. соч. СС. 102-103.).

 

Уже Всероссийский съезд заведующих финансовыми отделами принял резолюцию об установлении с 1 июля 1919 г. новой структуры государственного бюджета, поделив его на две части: а) прямую, предусматривающую обороты государственной казны с денежными ценностями и б) оборотную, предусматривающую обороты казны с материальными ценностями. Составление материального бюджета выявило необходимость выразить многочисленные натуральные показатели в каких-то обобщенных учетных единицах вместо непригодных для этой цели денежных единиц. Необходимо было построить такой бюджет, в котором были бы учтены и прямые изъятия продуктов в натуре, и доход от эмиссии падающих денежных знаков. Бюджет рассматривался как важнейший элемент общегосударственного хозяйственного плана и поэтому переход к мирному строительству социалистического хозяйства выдвинул на первый план задачу построения нормального и твердого бюджета государства.

В условиях натурального обмена и падающей денежной единицы обращения — совзнака, решить вопрос в пользу денег было нельзя, т.к. совзнак не был в состоянии практически служить надежным эквивалентным мерилом хозяйственной оценки труда. Натуральный учет в единицах меры веса или штук загромождал статистический материал многочисленными приложениями, таблицами, ведомостями, а также был несопоставим с денежным учетом. И последняя важная предпосылка решения проблемы трудового учета заключалась в том, что в условиях военного коммунизма многие средства производства вообще не имели денежной оценки. Таким образом, проблема «трудового эквивалента», «трудовой единицы» хозяйственного учета с самого начала решалась как проблема производственного учета. 

Проблема создания единого народнохозяйственного плана вылилась в обсуждение «единой производственно-распределительной программы» (Клепиков С. Опыт построения системы хозяйственных измерителей в промышленности. — «Народное хозяйство», 1921, № 3, С. 36.). Отсюда, «товарно-трудовой эквивалент» не мог не впитать в себя как элементов натурального учета, так и элементов денежного учета. З.В.Атлас приводит целевую установку Наркомфина: «Построение материального бюджета рассматривалось как проблема единого хозяйственного плана республики, выраженного в новой единице учета. Циркуляр Наркомфина по этому вопросу подчеркивал, что мерило хозяйственной оценки, необходимое для народнохозяйственного планирования, должно обязательно быть устойчивым, а этому требованию не отвечала существовавшая денежная единица. Отказаться же от этого мерила оценки Наркомфин считал невозможным, пока не будут разрешены и теоретически и практически все проблемы, связанные с устойчивым «трудовым эквивалентом» (Атлас З.В. Указ. Соч. С. 104.).

 

Отсюда все поиски «трудового эквивалента» обуславливались сложившейся исторической необходимостью в соединении «количественного учета» и «валютного учета» в единое синтетическое «ценностное» или «валютное» выражение стоимости труда, соответствовавшее «трудовому строю». Другими словами, задача, стоявшая перед экономической теорией заключалась в переименовании традиционных (капиталистических) денег, по примеру мелкобуржуазных «рабочих денег», в социалистические «трудовые деньги». Уже сама по себе историческая задача, т.е. совокупность условий жизни и работы большой группы экономистов переходного периода, направляла теоретическую мысль на заимствование и дальнейшее развитие известных аргументов мелкобуржуазного социализма относительно трудового эквивалентного обмена.

 

Основная часть дискуссии о «трудовом эквиваленте» по времени приходится на третий этап с января 1920 г. по март 1921 г.

Битва за утопию «нового социализма» в России началась. На III Всероссийском съезде Советов Народного Хозяйства в январе 1920 г. была создана при Наркомфине специальная валютная подкомиссия под председательством С.Г. Струмилина, а также комиссия при Главном управлении Народного Комиссариата путей сообщения. Кроме этих комиссий проблемой о «твердой учетной единице», которая должна была быть принятой в качестве средства учета и распределения всего общественного труда, занимались Институт экономических исследований при Наркомфине и Высший семинарий сельскохозяйственной экономики и политики при Петровской сельскохозяйственной академии (ныне Сельскохозяйственная академия им. Тимирязева). Большое внимание решению проблемы народнохозяйственного учета уделялось и отдельными экономистами (Вышли в свет следующие работы: Амосов П., Савич А. Проблемы материального учета в социалистическом хозяйстве. – Пг. 1921; Дембо А. Учет и преодоление разрухи. – Киев, 1921; Лубны-Герцык Л. О переводе капитала в трудовые эквиваленты. Изд. РИО ВСНХ. 1922 и т.д.).

 

В октябре 1920 года была опубликована статья С.Г.Струмилина «Проблемы трудового учета», в которой были систематизированы основные положения «трудовой теории стоимостного учета». Ни у кого не вызвали сомнения, по крайней мере, два положения, а) что бумажный рубль уже не в состоянии служить мерилом ценности (стоимости) и б) что все попытки найти новую твердую единицу учета не означает отказа от эквивалентного обмена и стоимостного (ценностного) учета вообще.

Экономисты разошлись только во взглядах на форму новой единицы учета и эквивалентного обмена, но по содержанию — определение стоимости труда оставалось конечной целью всех теоретических различий. Так. С.Г.Струмилин, автор «трудового эквивалента», писал: «Несостоятельность денежного учета для планомерного регулирования государственного хозяйства Советской России в условиях момента настолько очевидна, что ни в ком не возбуждает сомнений. Денежный учет хозяйственных благ должен уступить свое место безденежному. Это вне спора… Рушатся буржуазные устои общества. В частности отмирает рынок, где в процессе стихийного соперничества частных интересов происходило образование цен. Рыночная оценка хозяйственных благ становится все менее надежной или даже вовсе неосуществимой. Цены, в качестве денежного выражения трудовой ценности этих благ, теряют под собой всякую почву. Значит, рубль уже не может служить мерилом ценности. Но отсюда вытекает лишь то, что мы должны найти другое мерило ценности, а вовсе не то, что мы вообще можем упразднить это понятие и обойтись без всяких оценок. Отпала лишь одна из исторических форм выражения ценности, но образующий ценность фактор — трудовые затраты — не только сохраняет все свое значение, но даже неизмеримо увеличивает его в трудовом обществе. Учет трудовых затрат в прошлом для планомерного их распределения в будущем, т.е. учет трудовой ценности всех производимых благ для составления единого хозяйственного плана, становится здесь более настоятельным, чем когда-либо. И если мы не можем выразить эту ценность в рублях, мы равно ничего с этой точки зрения не потеряем, а даже много выиграем в ясности, выразив ее непосредственно в единицах труда, общественно-необходимого для воспроизводства соответствующих благ» (Струмилин С.Г. Проблемы экономики труда. Очерки и этюды. –М.: Издательство «Вопросы труда», 1925, СС. 202-203.).

 

Другой экономист, участник дискуссии, Н. Керве также высказывался против отрицания стоимостного учета вообще: «Разрушенное вконец наследие буржуазного строя — бумажный рубль — доживает последние дни. Это ясно всем. Но что же должно быть дальше? Отсутствие ли всякого ценностного учета или что-либо иное? Социализм — это натуральное хозяйство, не требующее для своего развития золотых и основанных на золоте бумажных денег как средств накопления и средств оценки товаров. Это бесспорно. Но вытекает ли отсюда необходимость отказаться от ценностного учета и ценностного сравнения одного продукта производства с другим или нет — это вопрос, который еще не всеми одинаково решается» (Керве Н. Учет трудовой ценности предметов и очередные задачи хозяйственного строительства. — «Народное хозяйство», 1921, № 1-2, С. 55.).

 

Положение о необходимости ценностного сравнения в условиях далеко зашедшего общественного разделения труда, защищаемое экономистами, очевидно, и послужило в последующем ходе дискуссии о «трудовом эквиваленте» самоотрицанием трудового характера социалистического учета и быстро вернуло экономистов на позиции классической трудовой теории стоимости. Сам С.Г.Струмилин писал, что «старая бухгалтерия действительно оперировала с такими чисто-буржуазными, а потому ныне отмирающими, категориями, как цена, рента, прибыль и т.п., но этим отнюдь не исчерпывается ее назначение. Особенностью бухгалтерского учета в отличие от материально-технического и статистического — следует признать то, что он оперирует с экономическими категориями, т.е. учитывает все в единицах ценности, а не в аршинах, пудах, дюжинах и т.п. технических измерителях… А потому бухгалтерия, как система экономического учета, может быть использована с одинаковым удобством во всяком хозяйстве, — как частном, так и общественном, — заинтересованном в наиболее экономном использовании своих сил и средств» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 203.).

Позиции классической буржуазной политической экономии с нарастающей неизбежностью принимали в начале 20 годов все более четкие очертания, проступающие в тени «товарно-трудового эквивалента».

Дискуссия о «трудовом эквиваленте» выявила и другие точки зрения в отношении стоимостных показателей учета: а) прямой учет (А.В.Чаянов), и б) трудоэнергетический учет (М.Н.Смит, С. Клепиков).

Крайнюю «левую» позицию занимал А.В.Чаянов. По его убеждению, с победой нового строя отмирают не только отдельные категории капиталистического хозяйства, вроде ренты, прибыли на капитал и т.п., но вместе с ними отпадает и вся старая политическая экономия, их изучавшая: и Риккардо, и Маркс, и Бём-Баверк. А.В.Чаянов сравнивал социалистическое хозяйство с патриархальной крестьянской семьей «натурального сложения» и на этой методологической основе выступал с отрицанием всяческого единого стоимостного (эквивалентного) учета, заменив стоимостной учет «реальным материальным учетом» на основе пропорции затраты сырья и орудий производства на 1000 единиц продукта производства, т.е. материальный учет строился в единицах материального вещественного содержания общественного производства. Сразу же после того как А.В.Чаянов изложил на страницах газеты «Экономическая жизнь» основные положения своего метода материального учета в экономической литературе появились выступления (Струмилин С.Г. Указ. соч.; Варга Е.С. Исчисление стоимости производства в безденежном хозяйстве. — «Экономическая наука». 1920. 18 ноября.) с резкой критикой нравственной позиции А.В. Чаянова. Нравственная позиция А.В. Чаянова основывалась на выведении прямого учета полезности и издержек продуктов производства из безденежного натурального производства, сложившегося в стране к 1921 году, и поэтому совершенно исключала возможность приведения всего многообразия материальных благ к единому показателю. Эта позиция и вызвала резкую критику со стороны С.Г.Струмилина и Е.С.Варги,  последовательных сторонников единого «трудового эквивалента» (Богомазов Г.Г. Указ. соч. С. 75.).

 

Теория «энергетического баланса» А. Богданова и Н. Бухарина, построенная на учете физиологических затрат трудовой энергии человека на производство того или иного продукта, нашла свое методологическое проявление в «энергетической единице» учета, с обоснованием которой выступила М.Н.Смит (Смит М.Н. К вопросу об измерении трудовой стоимости. — «Народное хозяйство», 1921, № 3 СС. 25-35.),  руководитель Статистического отдела Института научной методологии, и С. Клепиков (Клепиков С. Опыт построения системы хозяйственных измерителей в промышленности. — «Народное хозяйство», 1021. № 3, СС. 36-45.), непосредственный руководитель теоретической работы по обоснованию «энергетической единицы».

 

Если у Богданова стоимость была не социальной, а энергетической категорией, то и  «энергетическая единица», в качестве средства соизмерения затрат живого труда, на самом деле оказалась только лишь энергетической стоимостью труда. «Энергетическая единица», включавшая в себя «тепловую и механическую энергию» живого труда, приравняла всех людей к лошадиным силам. В США использование одного наемного рабочего равняется 3 л.с.; в Англии — 1,5 л.с. и в России — 0,9 л.с. (Смит М.Н. Указ. соч. С. 26, 28.).  Это дало повод С.Г. Струмилину саркастически заметить, что М.Н.Смит предлагает измерять труд профессора эстетики в лошадиных силах. Несмотря на явные изъяны в терминологии «трудоэнергетической теории», нравственная позиция М.Н.Смит и С. Клепикова заключалась в стремлении повернуться лицом к производству и соединить распределительные отношения с общественными условиями производства. Поэтому исследовательская работа проводилась ими непосредственно на заводе, а не за письменным столом  (Там же. С. 25.), как об этом говорила М.Н.Смит.

 

«Основными моментами, определяющими своими  изменениями ход работы и жизни предприятия, — пишет С.Клепиков, — являются: 1)сырье, 2) вспомогательные материалы, 3) орудия производства, 4) человеческая энергия и 5) двигательно-тепловая энергия всех видов. Эти пять элементов в основных сочетаниях определяют условия работы предприятия. Они определяют собою капитал затраты. Конечным моментом, определяющим  эффект производительной работы предприятия, является готовый продукт или капитал результата. Отношение этих двух величин дает  показатель полезностивыгодности предприятия» (Клепиков С. Указ. соч. С. 39.).  Основное внимание в «трудоэнергетической единице» уделялось продукту трудовой деятельности человека: «Продукция трудовой энергии находит свое выражение в постоянном воспроизводстве рабочей силы с помощью все тех же калорий, как единиц питания человеческой машины» (Смит М.Н. Указ. соч. С. 30.).

 

С другой стороны, поскольку речь идет о механизации труда на отдельном предприятии, «соотношение между человеко-часами и единицами механической энергии, затрачиваемыми на единицу продукта, является показателем степени механизации труда на данном предприятии и мерилом полезности его работы» (Там же. С. 31.).  Отсюда вытекает вывод, что о полезной работе предприятия и о степени его механизованности приходится судить по реальному соотношению между человеко-часами, киловатт-часами и килограммами пара»  (Там же. С. 33.). В итоге есть все основания признать трудоэнергетическую категорию в качестве «производственной», «экономической и поэтому вне стоимостной единицей хозяйственного учета».

 

Развернувшаяся дискуссия вновь свелась к обсуждению «вечных» проблем, вокруг которых строилась основная полемика: а) вопрос о соотношении простого и сложного труда и б) вопрос о сфере применения трудовой единицы. В качестве решения этих проблем большинством участников дискуссии было предложено сведение сложного труда к определенному количеству простого труда, мерилом которого может быть только рабочее время (С.Г.Струмилин, Е. Варга, В.Сарабьянов и др.). Противниками метода построения «трудовой единицы» на основе учета рабочего времени оказались сторонниками «трудоэнергетической единицы»  (М.Н.Смит и С. Клепиков), т.к. последние ориентировались на технически высокоразвитые промышленность и сельское хозяйство в недалеком будущем России.

«Лошадиные силы размножаются быстрее, чем люди, а в высоко капитализированных странах коэффициент их роста в несколько раз превышает прирост населения… Ясно, что мощность человеческого труда непрерывно возрастает и что производительная сила его не равна самой себе в разные периоды времени. Будущее несомненно повысит быстроту размножения лошадиных сил» (Смит М.Н. Указ. соч. С. 28.).  Поэтому при первой же постановке вопроса о показателях системы измерения безденежного хозяйства в Институте научной методологии ВСНХ «трудовая учетная единица», «трудовой эквивалент» хозяйственного измерения не вызвали одобрения и трудоэнергетическая категория, построенная на учете энергетических затрат общественного производства, стала альтернативой «трудовому эквиваленту».

 

М.Н.Смит противопоставляла простому (неквалифицированному физическому) труду производительную силу труда, определяемую уровнем технического развития, образования, культуры. М.Н.Смит писала: «В безденежном хозяйстве проблема измерителя, через который можно выразить все производственные затраты, является, как мы уже видели, чрезвычайно сложной. Если мы будем игнорировать разницу технических условий и измерять только рабочее время, то мы можем придти к совершенно абсурдным результатам, так как будем считать наиболее дешевыми продукты, вырабатываемые заводами с высокомеханизированным производством, и совершенно не принимать в расчет всей той суммы физического, умственного и организационного труда, затрата которого необходима для того, чтобы такие заводы могли существовать. Человеко-машино-часы именно и являются измерителями стоимости продукта в процессе общественного производства». (Смит М.Н. Указ. соч. С. 34.).

 

Энергетическая затрата представляет собой совокупность затрат сложного человеческого труда и двигательно-тепловой энергии, выраженных в одной «энергетической единице» потраченной на производство данного продукта. Цель применения энергетической единицы — выявить общую  единицу энергии для человека и машины. В качестве энергетических единиц предлагали — «эрг», «килограммометр» и другие «технические модули» (А. Вайнштейн). В результате обсуждения трудоэнергетической проблемы было решено человеко-машинную энергию выражать в «энергетической единице» («энед»).

Энергетическая единица — есть такое состояние, в котором при одной и той же степени механизации затрата рабочего времени обратно пропорциональна интенсивности человеческого труда и прямопропорциональна затрате энергии и топлива (Смит М.Н. Указ. соч. С. 33.).  «Тогда ценность единицы продукта выразится в количестве «энедов», потребных на добычу или изготовление единицы данного продукта, или иначе — в основу измерения ценности продукта мы кладем его энергоемкость» (Там же. С. 43.)

 

В «энедах» предлагалось выражать качественную оценку продукта общественного производства. «Итак: выгодность предприятия определяется отношением суммы материально-энергетических затрат к количеству готового продукта». Если «трудовой эквивалент» строился на сведении сложного труда к простому, то трудоэнергетическая категория все виды и простого и сложного труда от труда сторожа до труда инженера и директора производства сводились к данным физиологии труда. Отсюда метод «установления» трудоэнергетической единицы одинаково для всех видов труда и всех людей без различия мало чем отличается от метода государственного декретирования «рабочих денег» у Родбертуса, превратившего «трудовые деньги» в политическую категории. С.  Клепиков писал: «Устанавливая, согласно данным физиологии, норму затраты энергии для работников разных специальностей, вносится поправка по затрату, нужную для подготовки работника данной специальности, и тогда мы получим сложный труд, выраженный в энергетических единицах» (Клепиков С. Указ. соч. С. 45.).

Декретирование трудоэнергетической единицы в форме априорного установления физиологической нормы конкретного труда «до самого труда» объективно заставляет «энергетическую», внестоимостную, технологическую единицу выполнять — функцию меры труда, т.е. функцию денег. Физический труд еще далеко не является экономическим трудом.  Совершенно невозможно выразить экономические отношения в физических мерах.  Энергетическая единица, поэтому является лишь одним из методов переименования традиционных денег. И если энергетическая категория касается только непосредственного труда, то во всех остальных случаях, что уже касается всех других стоимостных затрат, например амортизации, то они исчисляются «старыми методами, только вместо денежной единицы будет «энед» (Клепиков С. Указ. соч. С. 45.).

 

Трудоэнергетическая форма единицы измерения труда не смогла противостоять стоимостной природе своего появления, т.к. соединение общественного разделения труда и многообразия средств производства (сырье, материалы, полуфабрикаты, оборудование, все виды энергии и т.д.) предусматривалось в рамках «абстрактного, изолированного предприятия» (Клепиков С. Указ. соч. С. 40.), не имеющего связи с внешним миром. Здесь угадывается идея «замкнутого хозяйствующего лица», принятая за основу в методологии буржуазной политической экономии, а также повторенная в мелкобуржуазных теориях социализма. Трудоэнергетическая единица объективно является категорией мелкобуржуазного социализма, т.е. не устраивает, ввиду нагромождения физических единиц учета, буржуазию, с одной стороны, и не устраивает рабочий класс, т.е. увековечивает деньги в переименованном виде до новой социальной революции «в области техники и области методов учета» (Смит М.Н. Указ. со. С. 35.).

 

Таким образом «трудоэнергетическая единица» имеет явно выраженную стоимостную характеристику, так как предполагает выполнение всех основных функций традиционных денег на основе решения задачи эквивалентного соизмерения продуктов труда. При разработке энергетической единицы С. Клепиков писал: «Главнейшая трудность, встречающаяся в дальнейшем при применении формул подобного рода к жизни, заключается в нахождении единиц измерения основных элементов для приведения их в однородный вид. Ранее, при капиталистическом строе такой единицей бал золотой рубль, который позволил нивелировать самые разнородные элементы. Теперь же нам необходимо сконструировать две единицы, которые давали бы нам, с одной стороны, качественную характеристику комплекса элементов, а с другой стороны — количественную» (Клепиков С. Указ. соч. С. 41.).

 

В итоге физическое измерение качественного состояния продукта производства и труда в «энедах» и количества продукта труда — в «коледах»  в лучшем случае можно считать как физическую разновидность трудовой теории стоимостного учета, в худшем случае — как вульгарное применение трудовой теории стоимости к безденежному социалистическому хозяйству.

Возрождение трудоэнергетической категории измерения производительности труда в современной теории квалиметрии (ЖуковЛ., Перевощиков Ю. Исследовать проблемы измерения производительности труда. — «Коммунист», 1985, № 17. СС. 84-95.).  представляется как несостоятельная попытка экономистов уйти от действительности путем выведения некого всеобщего эквивалента - «коэффициента полезности».( Там же. С. 87.)  в соизмерении материальных благ, а абсолютизация потребительной стоимости и построение на этой методологической основе «теории желательности» (Там же. С. 89.)  в итоге товарного оборота приведет к появлению новых «товарных денег» в обращении и к денежным суррогатам в процессе социалистического производства.

 

Квалиметрическая теория есть по существу новая попытка переименования денег в «квалиметрические показатели», скрывающая от экономического анализа существующий механизм измерения социалистического труда. Подмена стоимостных категорий физическими категориями как, например, понятие «труд» подменяют термодинамической категорией «работа» есть на самом деле отрицание общественной природы разделения труда и связанных с этим товарно-денежных отношений и, как следствие, сползание на позиции социал-дарвинизма. Кое-кто, по-видимому, даже непрочь перенести термодинамическую категорию работы обратно также и в политическую экономию,  как это делают некоторые дарвинисты с борьбой за существование, причем в итоге получилась бы только чепуха. Пусть попробуют выразить какой-нибудь skilled labour (квалифицированный труд)  в килограммометрах и попытаются определить на основании этого заработную плату! Трудоэнергетические показатели, разработанные на основе теории «энергетического баланса», справедливо подвергались критике с теоретических позиций сторонников единого «трудового эквивалента». В теоретической дискуссии о «трудовом эквиваленте» С. Клепиков поддержал точку зрения М.Н.Смит, а Е. Варга, В.Сарабьянов, К. Шмелев и др. точку зрения С.Г.Струмилина, автора «трудовой единицы» («треда»).

 

Сторонники теории «единого трудового учета» считали, как отмечалось выше, что уничтожение денег не означает уничтожения ценностного учета вообще, который необходим для соизмерения продуктов при эквивалентном обмене и при планировании народно-хозяйственного бюджета. Сторонники «трудовой единицы» выступили с предложением об организации непосредственного учета трудовых затрат в единицах рабочего времени. «Это объясняется в первую очередь тем, что в своей работе советские экономисты исходили из задачи более быстрого перехода к социализму, следовательно, ориентировались на разработку метода народнохозяйственного учета для экономики безденежного социалистического и коммунистического хозяйства» (История политической экономии социализма. С. 173.).

 

Может быть так и было. Однако, несмотря на высокую степень натурализации хозяйственных отношений, деньги из обращения изъяты не были, а существование вольного рынка с традиционными и «товарными деньгами» не давал  практической возможности в условиях военного коммунизма покончить с деньгами вообще. Это не могли не знать экономисты, участвующие в дискуссии о «трудовом эквиваленте», поэтому им оставалось только уничтожить деньги в теории. Так К.Ф.Шмелев писал: «Трудность решения этого вопроса заключается в том, что государственное хозяйство пролетарской диктатуры есть факт переходной эпохи, где, наряду с государственным хозяйством, существуют и единичные хозяйства частных лиц, которые продолжают пользоваться капиталистическими методами учета и хозяйственных расчетов, т.е. без предварительного учета общественно-необходимого труда, воплощенного во всех отдельных продуктах, так или иначе вступающих в сферу этих единичных хозяйств. Трудность эта происходит из того, что вопрос о том, какой единице меры — меры трудовых затрат или же меры всеобщего эквивалента — денег — предоставить место основной всеобщей единицы учета в государственном хозяйстве пролетарской диктатуры, приходится решать в такой социально-экономической обстановке, которая не допускает никаких сомнений и никаких вопросов относительно всеобщей единицы учета в частных единичных хозяйствах: ибо раз существуют частные единичные хозяйства одного большого общественного хозяйства, вступающих между собой в товарный обмен, — деньги волей-неволей должны остаться хотя бы в качестве орудий товарного обращения» (Денежное обращение и кредит в России и за границей. С. 386.). Поэтому в результате уничтожения денег в теории «трудового эквивалента» появилась трудовая теория стоимостного учета, в которой ничего социалистического кроме названия не оказалось, а было только удовлетворение нравственного чувства при абсолютизации рабочего времени в качестве содержания «трудовой единицы». В свою очередь «трудовая единица» становилась все более похожей на «трудовые деньги», принятые в утопической и мелкобуржуазной теории социализма.

 

«В основе теорий социалистов-утопистов, — пишет справедливо С.А. Далин, — лежали ошибочная трактовка теории трудовой стоимости А. Смита и Д.Рикардо, согласно которой меновая стоимость продукта определяется рабочим временем, затраченным на его производство. Исходя из этого, социалисты-утописты сделали ошибочный вывод, будто меновая стоимость рабочего дня равна стоимости произведенного за это время продукта. Отсюда последовало другое ошибочное утверждение -  каждый производитель должен получать полную трудовую стоимость своего продукта. Третья ошибка состояла в утверждении о равенстве всех видов труда независимо от его сложности. На основании всего этого социалисты-утописты предлагали заменить деньги свидетельствами или квитанциями о затраченном рабочем времени. У Оуэна они назывались «бонами»,  у Родбертуса — «рабочими деньгами» (Далин С.А. Указ. соч. СС. 244-245.).  Теория «товарно-трудового эквивалента» формировалась под идейным влиянием мелкобуржуазной переработки трудовой теории стоимости, а потому наследовала все пороки «трудовых денег».

 

Что делает политическую экономию ­ ­­— политической экономией — экономия своих хозяйственных трудовых затрат в обществе с имущественным и социальным неравенством. «Мы в каждый данный момент имеем определенное количество машин, станков, двигателей и рабочей силы при наличии определенного же количества потребностей общества. Эти потребности должны быть удовлетворены при затрате наименьшего количества энергии. Какой энергии? Чьей? Не человек для производства, а производство для человека. Вот основа общественной точки зрения. Из нее и следует исходить» (Сарабьянов В. Об измерении трудовой стоимости (По поводу статей тт. Клепикова и М. Смит). — «Народное хозяйство», 1921, № 4. С. 17.).

 

С одной стороны — наименьшие затраты, с другой – наиболее общественные результаты. Соотношение трудовых затрат и общественных результатов может быть сделано только на основе единых соизмеримых показателей. Почему экономистов старой школы не устраивает прямой натуральный учет? Потому что прямой учет не предполагает эквивалентного соизмерения продуктов труда через денежный товар золото, а значит, прямой учет не может быть мерой распределения производительных сил между остальными классами капиталистического общества. Эквивалентный обмен напротив воспроизводит классы через эквивалентное соотношение вновь созданного национального богатства с мерой распределения производительных сил в обществе, установленной до конкретного труда. Если это так, то зачем тогда социалистическому обществу вся лишняя работа по выведению средних временных показателей цены товара, когда можно попросту просуммировать и сравнить между собою натуральные итоги  трудовых затрат на единицу продукта в разных хозяйствах.

Теория «товарно-трудового эквивалента» предполагает в качестве исходной и центральной категории — эквивалентный обмен, т.е. сравнение продуктов труда. С.Г.Струмилин в полемике с теорией прямого натурального учета А.В. Чаянова писал: «Натуральное хозяйство — не меновое. Это правда. Но трудовые оценки сохраняют в нем все свое значение и независимо от обмена. Дело в том, что все многообразие благ современного общества вообще не поддается учету без предварительного приведения этого многообразия к какому-нибудь единству. Аршины нельзя складывать с пудами и дюжинами… Если же дать полный учет всех благ в натуре с полным подразделением их на сорта и марки и в разнообразнейших единицах измерения, то и гениальнейший ум не вместит этой пестроты материального счета. Простое требование экономии мысли вынуждает нас найти общую меру для всего этого многообразия. Говоря иначе, чтобы учесть наши хозяйственные блага, мы вынуждены подвергать их сравнительной оценке и приводить к одному и тому же эквиваленту. Но если уже требование экономии мысли вынуждает нас при учете результатов хозяйства к поискам всеобщего эквивалента оценок этих благ, то более общее требование экономии трудовых затрат заставляет нас усматривать этот всеобщий эквивалент в трудовой ценности всех благ» (Струмилин С.Г. Проблемы экономии труда. Очерки и этюды. С. 204.).

 

С одной стороны, сторонники «единого трудового эквивалента» в условиях «военного коммунизма» оставляют от старого общества сравнение продуктов труда, протекающее в виде эквивалентного обмена, который в конечном итоге конституирует в цене товарную форму предметов сравнения. С другой стороны, деньги как эквивалентное средство сравнения и обмена не соответствуют уже трудовому строю, напротив — рабочее время присутствует как часть целого при любом виде труда, что создает иллюзию об эквивалентном и к тому же прямом характере «единицы рабочего времени» и приводит к выводу о социальном равенстве всех перед трудом. Иллюзия социального равенства всех перед трудом за счет учета труда в единицах рабочего времени — позиция теоретически удобная, т.к. абсолютно удовлетворяет нравственному чувству трудового строя, но и тем самым подменяет экономический анализ нравственным освоением явлений общественной жизни.

 

Экономические категории, теряя свое экономическое содержание, отражают лишь нравственное значение трудовой теории стоимости в капиталистическом обществе. Социалистической теории, зародившейся внутри капиталистического строя, как протест против эксплуатации останется только сменить форму категорий классической политической экономики и сделать вывод о социальном равенстве всех перед трудом. Отсюда «стоимость труда» превращается в «ценность», условия эквивалентного товарообмена — в условия «экономии мысли», «деньги» — в «единицы рабочего времени». Так, например, «говоря об измерителе трудовых затрат, — С.Г.Струмилин предпочитает, — употреблять термин «ценность» в смысле немецкого werth вместо нередко употребляемого у нас слова «стоимость», которое… гораздо ближе соответствует смыслу немецкого термина kosten» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 210.).

 

В.Сарабьянов подчеркивает, что в социалистическом хозяйстве «категория «меновая ценность» отпадает, а вместе с ней и категории «дороговизна» и «ценность» (В.Сарабьянов. Указ. соч. С. 20.).  Однако, замечает В.Сарабьянов, «Категория ценности вообще не отпадает вместе с меновой ценностью. Но понятия дороговизны и дешевизны не связаны с понятием ценности» (Там же. С. 20 прим.).  «Но что такое ценность? — пишет С.Г.Струмилин, — определенное общественное отношение. Чем она измеряется? Трудовыми затратами, общественно-необходимыми для воспроизводства данного блага. Значит, это отношение прежде всего производственное. Зарождается оно, не на рынке, а в мастерской» (Струмилин С.Ш. Указ. соч., С. 208.).

 

Теория единого «товарно-трудового эквивалента» с самого начала формировалась как, безусловно, нравственная буржуазная теория. Феномен «трудового эквивалента» возник в социалистической теории как результат снятия противоречия между потребительной стоимостью и стоимостью, между абстрактным и конкретным трудом при капитализме, между деньгами и мерой измерения стоимости — рабочим временем. Удовлетворению нравственного чувства соответствуют слова, понятые как утверждение «трудовой единицы» измерения стоимости. Не деньги делают товары соизмеримыми. Наоборот. Именно потому, что все товары как стоимости представляют собой овеществленный человеческий труд и, следовательно, сами по себе соизмеримы, — именно поэтому все они и могут измерять свои стоимости одним и те же специфическим товаром, превращая, таким образом, этот последний в общую для них меру стоимости, т.е. в деньги. Деньги как мера стоимости есть необходимая форма проявления имманентной товарам меры стоимости, — рабочего времени.

 

Вполне справедливо для «трудового эквивалента» и другое положение. Если отвлечься от потребительной стоимости товарных тел, то у них остается лишь одно свойство, а именно то, что они — продукты труда. Отсюда  сторонники «трудового эквивалента», делают, по крайней мере, два вывода: первый все продукты прошлого труда должны иметь стоимость (или «ценность» по терминологии мелкобуржуазного социализма), т.е. быть товарами, ибо только в этом случае они могут быть соизмеримы; второй выводесли имманентной товаром мерой стоимости является рабочее время, то в условиях безденежного производства рабочее время будет естественным масштабом плановых цен, т.е. всеобщим эквивалентом, выражающим трудовой характер социалистического общества. Тем более, — пишет С.Ш. Струмилин, — что и в социалистическом обществе нас будут интересовать не только абстрактные показатели повышения или понижения успешности производства отдельных хозяйственных единиц и всей их совокупности. Не менее важно будет в целях планомерного распределения знать и общий суммарный фонд производственных ценностей за каждый год, а также общее состояние инвентаря к началу и к концу года.

 

Ведь и социалистическому обществу важно будет знать, обогащается оно или нищает. Все эти составные части баланса могут и должны быть даны в единицах трудовой ценности, иначе они вообще для трудового общества никакой ценности не представляют. Но если это так, то где же основания для столь поспешных похорон экономической теории, которая как раз лишь в социалистическом обществе вступает полностью в свои права. Налицо как раз то отвлечение от потребительных стоимостей производительных сил, средств производства, инвентаря и живого труда. Но если отвлечение от потребительной стоимости было явлением «условным», то, как показано выше, в первом очерке, для мелкобуржуазной политической экономии это положение — «абсолютно». Итак,  потребительная стоимость, или благо, имеет стоимость потому, что в ней овеществлен, или материализован, абстрактно человеческий труд. Как же измерять величину ее стоимости? Очевидно, количеством содержащегося в ней труда, этой «созидающей стоимость субстанции». Количество самого труда измеряется его продолжительностью, рабочим временем, а рабочее время находит, в свою очередь, свой масштаб в определенных долях времени, каковы: час, день и т.д.

 

Экономисты  употребляют понятие — «абстрактный человеческий труд»,  как историческое производственное отношение частных товаропроизводителей, прибавочную стоимость, затем рассматривают, как единство и борьбу противоположностей абстрактного и конкретного труда. Так Д.И Розенберг  «напал на «след» стоимости, скрывающейся за меновой стоимостью, т.е. перешел от видимости явлений к их сущности. Он идет от меновой стоимости товаров к труду и от труда к стоимости. Однородность товаров, проявляемая ими в обмене, выражает лишь их однородность как продуктов труда и, следовательно, однородность самого труда. И, наоборот, товары теперь уже представляются как продукты одинакового человеческого труда, как кристаллы общей им всем общественной субстанции и как таковые являются стоимостями» (Розенберг Д.И. Комментарии к «Капиталу» К. Маркса. — М.: Экономика. 1984. СС. 41-42.)  В мелкобуржуазной социалистической теории все противоречия разрешаются мирным путем за счет трудового характера классов. Если в экономической теории используются категории «абстрактный труд» и «конкретный труд», то в мелкобуржуазной теории социализма — категории «сложный труд» и «простой труд».

 

Так С.Г.Струмилин пишет: «Разумеется, сравнение трудовых затрат при безденежном учете результатов хозяйственной деятельности — задача далеко не элементарная. Для ее разрешения придется преодолеть немало и практических и теоретических трудностей. Достаточно указать на трудности приведения сложного труда к простому, сложность оценки в трудовых единицах величины изнашивания инвентаря, ценности мелиораций и пр.»  (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 206.). Противоречия между «сложным» и «простым» трудом не существует. Если экономисты в своей экономической теории углубляют и развивают противоречия, поставленные историей перед теоретической системой Риккардо, для решения вопроса «почему частный труд» не может рассматриваться как «непосредственно общественный труд», т.е. как своя собственная противоположность, то мелкобуржуазная экономическая теория в понятии «общественно-необходимого труда» снимает противоречие абстрактного и конкретного труда. «Установив основное … положение, что хозяйственный учет в социалистическом обществе не может вестись в денежных единицах, то за отсутствием меновых отношений и свободного рынка там не будет места для выявления стихийных оценок обращающихся благ, мы с неизбежностью приходим к необходимости сознательной их оценки. С преодолением товарного фетишизма капиталистического строя мы получим, наконец, возможность планомерно строить свое общественное хозяйство. Но для этого мы вынуждены будем, даже если бы не хотели этого, сознательно оценивать всякое хозяйственное благо с точки зрения тех трудовых затрат, которые общественно необходимы для его воспроизводства. Таким образом на смену денежной выдвигается трудовая единица ценности» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 207.).

 

Поэтому, в лучшем случае, теорию единого «товарно-трудового эквивалента» можно представить как трудовую теорию стоимостного (ценностного) учета, а не как теорию безденежного обращения. «При других формах хозяйства, например, натуральном или социалистическом, меновая форма ценности, конечно, отпадает, но не отпадает основная задача определения плановых пропорций, а вместе с тем не отпадает, стало быть, и необходимость считаться при этом с трудовой ценностью благ — этим основным измерением и регулятором производственных отношений» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 207.). Вот почему положение, что при безденежном учете на место рубля должна стать трудовая единица ценности, представляется С.Г. Струмилину, совершенно бесспорным положением (Там же).

 

Теория «товарно-трудового эквивалента» оперировала, как и вся мелкобуржуазная критика классической политической экономии (Сисмонди, Сэй и др.) к нравственному значению трудовой теории стоимости, где труд был и остается лишь выражением общественной природы стоимости и никогда не был единицей нравственного измерения общественного производства. Поэтому, подменяя экономические категории «абстрактного» и «конкретного» труда нравственной категорией общественно-необходимого труда, также техническими понятиями «простого» и «сложного» труда, сторонники трудового эквивалента объективно встали на позицию нравственного детерминизма в методологии своего анализа, оставаясь тем самым в плену буржуазной и мелкобуржуазной экономической теории товарно-денежных отношений. Если стоимость товара  определяется количеством труда, затраченного в продолжение его производства, то могло бы показаться, что стоимость товара тем больше, чем ленивее или неискуснее производящий его человек, так как тем больше времени требуется ему для изготовления товара. Но тот труд, который образует субстанцию стоимостей, есть одинаковый человеческий труд, затрата одной и той же человеческой рабочей силы.

Вся рабочая сила общества, выражающаяся в стоимостях товарного мира, выступает здесь как одна и та же человеческая рабочая сила, хотя она и состоит из бесчисленных индивидуальных рабочих сил. Каждая из этих индивидуальных рабочих сил, как и всякая другая, есть одна и та же человеческая рабочая сила, раз она обладает характером общественной средней рабочей силы и функционирует как такая общественная средняя рабочая сила, следовательно, употребляет на производство данного товара лишь необходимое в среднем или общественно необходимое рабочее время. Общественно необходимое рабочее время есть то рабочее время, которое требуется для изготовления какой-либо потребительной стоимости при наличных общественно нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе уровне умелости и интенсивности труда». На первый взгляд может показаться, что понятия «общественно-необходимое рабочее время»  и «общественно-необходимый труд» понятия тождественные. Действительно, ведь постоянным масштабом труда является рабочее время. Отсюда меновая стоимость рабочего времени измеряется стоимостью произведенного за это время продукта. Следовательно, если продукт производится в мастерской, а не на рынке, то и стоимость, наконец-то, становится трудовой,  т.е. зарождается в конкретном труде,  в мастерской.

С.Г.Струмилин поясняет это положение следующим соображением: «Поскольку ценность определяется затратами рабочего времени на единицу продукта, ее можно рассматривать, как величину, обратную понятию производительности труда, т.е. количеству продукта, вырабатываемого в единицу времени. Но какое общество или хозяйство может игнорировать в своих расчетах производительность труда? Разумеется, никакое» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 208.).

 

Подмена абстрактного труда конкретным трудом определяет рабочее время в качестве застывшего менового эквивалента, т.е. «рабочих денег». Учение о рабочем времени как непосредственной денежной единицы измерения, было впервые систематически развито Джоном Греем. Рабочее время, как денежная единица, измерялось продолжительностью рабочего дня: часом, днем,  неделей. У Д.Грея — неделей, состоящей из 6 дней, или 72 часов. Обманчиво постоянство времени. Как стоимости все товары суть лишь определенные количества застывшего рабочего времени». Застывшего времени и только. «Рабочее время», — как основа «трудовой единицы» измерения стоимости послужило предметом критики с позиции сторонников «энергетической единицы». Энерговооруженность труда прогрессирует от одной лошадиной силы до атомной энергии. Автоматизация и механизация труда сокращает рабочее время. «Отсюда, — писала М.Н.Смит, — еще меньшая устойчивость единицы рабочего времени, как таковой, отсюда необходимость определить стоимость продукции не в человеко-часах, а в человеко-машино-часах, поскольку тут возможно соизмерение». (Смит М.Н. К вопросу об измерении трудовой стоимости. — «Народное хозяйство». 1921. С. 29).  Следовательно величина стоимости товара оставалась бы постоянной, если бы было постоянным необходимое для его производства рабочее время. Но рабочее время изменяется с каждым изменением производительной силы труда.  Теория «товарно-трудового эквивалента» не сводится к учению Джона Грея. «Трудовая единица» шире единицы рабочего времени.

 

 Меновая стоимость рабочего времени суть только часть «трудового эквивалента». Вторая, не менее важная часть методологии «товарно-трудового эквивалента», заключается в абсолютизации потребительной стоимости продукта производства. Потребительная стоимость продукта производства, его ценность как продукта потребления, является меновой стоимостью единицы какого-либо блага. «Мерилом всех вещей» в последнем счете является человек. С.Г.Струмилин ссылается при этом на закон «нравственного ожидания»  и на экспериментальной закон Вебера, по которым всякое ощущение возрастает пропорционально раздражению. С.Г.Струмилин соединяет в своем анализе «потребительной ценности» благ «физические раздражители» из теории Вебера  с «экономическими раздражителями» и таким образом переходит «от конкретной расценки индивидуальной полезности вещей к объективной оценке общественной полезности ценностей» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 212.)

 

Из опыта известно, что полезность единицы какого-нибудь блага, например, фунта хлеба, представляет собой в отличие от ее трудовой ценности величину переменную. Она изменяется в зависимости от степени напряженности и утомляемой потребности. А напряженность эта весьма резко падает по мере насыщения данной потребности. Закон этого падения в «трудовом эквиваленте» получил предположение, что при возрастании средств удовлетворения в геометрической прогрессии степень насыщения или, говоря проще, удовлетворенности ими возрастает лишь в арифметической прогрессии. А отсюда был сделан вывод, что при одном и том же неизменном числе потребителей общественная полезность какого-либо блага есть логарифмическая функция его количества. Но количество любого хозяйственного блага допускает вполне объективные методы измерения пудами, аршинами и тому подобными эталонами, а, стало быть, и общественная полезность его, при наличии указанной функциональной зависимости, становится весьма определенной величиной, имеющей не менее объективное значение, чем, скажем, показания градусника или барометра.

 

Потребительная стоимость произведена таким образом в постоянную величину и вполне может быть введена в хозяйственный план. «Для построения хозяйственного плана в социалистическом обществе… недостаточно одной трудовой оценки производимых благ по связанным с ними трудовыми затратами; наряду с нею необходима и другая их оценка по степени удовлетворения потребности, каковое они могут обеспечить обществу. Необходимо это для того, чтобы сопоставить между собою обе эти оценки, как сопоставляются «издержки» с «выручкой» в каждом частном хозяйстве, ибо только при этих условиях определится производительность хозяйства, а стало быть, и степень его рациональности или организованности» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 209.).

 

Таким образом, с целью измерения полезности конкретного блага и конкретного человека изобретен «объективный градусник» для измерения величины потребительной стоимости. Что же касается субъективной оценки отдельными лицами и в различных условиях своих собственных потребностей и потребительных свойств вещей, то они настолько изменчивы и случайны, что не могут иметь сами по себе никакого объективного значения. «Но поскольку мы имеем в виду оценку общественной полезности благ, дело меняется в двух отношениях. Во-первых, общественная полезность каждого блага не зависит от степени индивидуальной насыщенности им отдельных лиц, поскольку не насыщена соответствующая потребность всего общества в целом. Значит, она представляет собою довольно устойчивую величину. А во-вторых, в то время, как в индивидуальном потреблении на первый план выступает качественная разнородность и незаменимость одного блага другим, — сапогами не утолишь голода, а хлебом не прикроешь наготы, — в общественном потреблении, наоборот, исчезает из поля зрения эта разнородность, и на первом плане остается лишь общая для всех благ способность удовлетворить известную долю общественных потребностей. С этой точки зрения все хозяйственные блага принципиально сравнимы и соизмеримы» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 210-211.).

 

Таким образом, пока остается ненасыщенность внутреннего рынка потребительными благами все общественные блага будут иметь устойчивую величину потребительной стоимости и общественной полезности, а обществу, за которым угадывается мелкобуржуазная модель государства, остается только не допустить полной насыщенности своих потребностей. «Решить этот вопрос, — пишет В.Сарабьянов, — значит разрешить практически существеннейшую проблему ценностного учета. Единый хозяйственный план может быть рационально проведен в жизнь лишь в том случае, если государство найдет измеритель стоимости продуктов различных отраслей промышленности, отдельных  групп и единиц в пределах каждой отрасли. С другой стороны, дело натурпремирования не может развиваться, если распределительные органы не в силах сравнивать производственного эффекта за данный месяц с таковым же за предыдущий или за довоенное время. Наконец, без единицы измерения мы не в силах даже определить, выполнена ли и в каком размере производственная программа» (Сарабьянов В. Об измерении трудовой стоимости. С. 16.).

 

Следовательно, государство устанавливает меру удовлетворения общественной и индивидуальной потребности, а ценностный учет осуществляет сведение индивидуальных потребностей к общественным. Остается избрать масштаб потребительной ценности и выразить его в цене, т.е. ввести денежные знаки.

 

Положение, что полезность единицы какого-либо блага является определенной функцией его количества, не ново. Самая обычная его формулировка гласит, что полезность вещи определяется ее редкостью. «Но отчего зависит «редкость» благ? «Очевидно, — пишет С.Г.Струмилин, — от трудности их производства, то есть от низкой производительности труда в данной области или, говоря иначе, от высокой трудовой ценности данного блага. Таким образом, общественная полезность единицы любого блага есть функция ее трудовой ценности или производительности труда. Но производительность труда — вполне объективный фактор производства, поддающийся научным методам измерения. В той же мере, стало быть, поддается объективному измерению и общественная полезность благ. Вот один весьма существенный для нас вывод» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 213.).

 

Таким образом общественная полезность любой совокупности благ того или иного рода всецело определяется их трудовой полезностью, т.е. количеством рабочего времени, какое мы можем уделить на их производство. Каждая новая единица труда, затрачиваемая в производстве, дает все меньшую добавочную полезность. И когда новая прибавка труда даст результат, уже не окупающий своей полезностью затраченных усилий, тогда наступит естественный хозяйственный предел расширения производства при данном уровне продуктивности труда. С другой стороны, поскольку нам нужны различные блага, мы сможем определить наивыгоднейшую пропорцию распределения своих усилий в различных производствах. С.Г.Струмилин тем самым обосновывает меру социальной справедливости в социалистическом обществе, подчеркивая, что «…максимум полезностей на единицу труда, а, стало быть, и максимум удовлетворения общественных потребностей получается тогда, когда производство и распределение благ в обществе совершается пропорционально соответствующим массам потребностей, как отдельных групп членов, так и всего общества в целом». (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 215.) И, наконец, сам итог: «Социалистический принцип распределения «с каждого по его способностям и каждому по его потребностям» чаще всего провозглашался, как некое требование отвлеченной социальной справедливости. А между тем, он является лишь неизбежным выводом из экономического требования рационализации хозяйства» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 215-216.).

 

            И здесь мера социальной справедливости суть лишь мера рационализации распределительных отношений, существующих отдельно от отношений производства, собственности и обмена. «Если карточная система — это плод милитаризма и нищеты, то в плановом хозяйстве будущего, — подчеркивает автор «трудового эквивалента», — будет выдвинута иная система распределения,  основанная на принципе свободы выбора средств удовлетворения в пределах той доли общественного продукта, какая суммарно будет предоставлена тому или иному работнику» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 216.).

 

«Трудовой эквивалент», в результате своего теоретического обоснования, получился на редкость синтетической категорией. Здесь мы встречаем и «конституирование потребительной стоимости» до распределения, и определенные меры распределения на основе единицы «рабочего времени», и «прусский» метод потребления жизненных благ, и, наконец, — появляется «рабочая книжка» Вильгельма.Вейтлинга. (См. подробнее: Вейтлинг В. Гарантии гармонии и свободы. С приложением брошюры В. Вейтлинга «Человечество, как оно есть и каким оно должно было бы быть». — М. — Л. 1962. СС. 291-306.), чтобы «социальная  справедливость» распределялась между классами в кредит.

 

 «Допустим, — пишет С.Г.Струмилин, — что у каждого у нас имеется рабочая книжка, в которой ежемесячно нам открывается кредит на известную сумму единиц трудовой ценности, а в общественных магазинах все продукты снабжены ярлыками с трудовой их расценкой и вы в праве забирать их свободно, пока не исчерпаете свой кредит. Пользуясь текущей отчетностью о расходе различных продуктов, нетрудно было бы урегулировать производство их в согласии со спросом и таким образом обеспечить всем и каждому возможный максимум удовлетворения потребностей. Но это предполагает, как свою необходимую предпосылку, трудовую расценку всех благ» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 216.). Социальная справедливость, как только делается предметом купли-продажи, моментально теряет свою производственную (трудовую) определенность и начинает измеряться государством со стороны распределительных и потребительных отношений, а традиционные деньги при этом превращаются в политическую категорию.

 

С другой стороны, сторонники «трудовых денег» и «трудового учета», в конечном счете, приходят к выводу, как отмечает З.В.Атлас, что «в социалистической экономике также существует оценка стоимости продуктов в одном определенном продукте аналогично товарному обществу, где стоимость всех товаров оценивается в одном определенном товаре — золоте. Правда,  авторы этого направления всегда указывали, что в социалистическом обществе — это плановая государственная оценка стоимости продуктов, а не стихийная рыночная оценка» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 105.). Государственная оценка продуктов в «государственных денежных знаках», или в «трудовых единицах», или в единицах рабочего времени, в конечном счете, возвращается к товарно-денежному обращению как к своей собственной предпосылке.

 

Теорию «товарно-трудового эквивалента» логически завершает трудовая концепция денег — «трудовая  единица» («тред»). «Конечно, — пишет С.Г.Струмилин, — в социалистическом хозяйстве не потребуется денег в современном смысле этого слова. Не будет там и меновой ценности. И все же в качестве регулятора распределения благ там не обойтись нам… без похожих как две капли воды на старые цены новых трудовых расценок. С той лишь разницей, что расценки эти будут происходить не на рынке — за спиной производителя, а на его глазах, за станком, в мастерской (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 217.).

 

Сторонники «товарно-трудового эквивалента» единодушно приняли в качестве единицы трудового выражения стоимости — «трудовую единицу». «В качестве единицы трудовой ценности, — С.Г.Струмилин предложил, — принять ценность продукта труда одного нормального дня работника первого тарифного разряда при выполнении им нормы выработки в 100%. Эту  нормальную трудо-единицу, соответствующую работе в 100000 килограммометров, обозначили сокращенно буквами «тр. ед.», или словом «тред». Тысячу таких «тредов» назовем «килотредом», миллион — «миллиатредом» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 217.).

 

Для измерения масс потребностей было предложено принять за единицу дневную потребность в питании «полного едока» на восстановление нормальных затрат организма при  отсутствии работы. По данным физиологии масштабом единицы было принято 2000 нетто-калорий пищи. Единицу дневного довольствия назвали словом «дов». За меру (единицу) полезности благ предлагали принять степень удовлетворения потребностей на основе полезности одного «сантидова» (сотая дола «дова») или десяти миллидовов (тысячная доля «дова»), что соответствует 20 калориям пищи на человека в день. Такую единицу полезности предлагали назвать словом «ут», от понятия «утилизации», использования потребительных стоимостей. И, наконец, — определение понятия нормальный рабочий день: «Нормальным рабочим днем мы называем такой, который обеспечивает обществу максимальный трудовой эффект при минимальном ущербе для физического здоровья и духовного развития рабочего. Такая норма в различных условиях будет выражаться, конечно, весьма различным числом часов. Но, поскольку ее в достаточной степени точности и ясности отражает действующее законодательство о труде, понятие «нормального дня» в определении треда не требует дальнейших пояснений» (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 223.).

Таким образом, за единицу измерения труда было предложено принять — «рабочий день». День, с рациональным режимом работы, принятый за единицу измерения труда, отвечал бы всем основным требованиям трудового учета: 1) постоянству единицы, 2) возможно широкой и легкой применимости ее во всех областях труда, 3) удобному масштабу «трудовой единицы» по сравнению с величинами, подлежащими измерению. «Трудовая единица» не отвечала бы только своему «прямому трудовому» назначению. Однако последнее нисколько не смущало сторонников «товарно-трудового эквивалента». «Трудовые деньги» и «рабочие деньги», трудовая теория стоимости и «трудовой учет» — все эти понятия привлекают внимание мелкобуржуазного социализма своим нравственным, а не экономическим содержанием. Мелкобуржуазное содержание скрывается за социалистической терминологией.

Любую единицу трудовой ценности можно понимать так, что не сам труд, или, в крайнем случае, рабочее время, будет составлять содержание трудового учета, а труд, овеществленный в определенном продукте, т.е. непосредственно продукт труда и все остальные продукты общественного разделения труда должны приравниваться по своей «трудовой ценности» к определенному количеству труда — «мерилу трудовой ценности», а уже через него к самому труду. В этом случае трудовой учет повторяет денежный учет капиталистического общества и нисколько не способствует становлению трудового социалистического общества. А деньги, с которыми так легко в теории разделались авторы (Е. Варга с небольшим различием от теории С.Г.Струмилина, считал, что за единицу измерения труда должен быть принят «один нормальный день простого труда при нормальной его напряженности»)  «трудового эквивалента», скрыто или явно преследовали мелкобуржуазную теорию «трудового учета» и как только начиналось обсуждение вопросов конкретной политики реализации «трудового эквивалента», трудовые деньги возвращались к своему первоначальному виду — традиционным денежным средствам учета. С.Г. Струмилин, например, допускал «паритет» денежной единицы по отношению к трудовой, и, следовательно, сами «трудовые боны», будь они практически введены, получили бы благодаря этому денежною оценку. С.Г.Струмилин подчеркивал, что трудовая единица учета не исключает возможности пользования наряду с ней и какой угодно денежной единицей для расчетных операций по товарообмену и всяких иных платежей. Необходимо лишь установить паритет этой денежной единицы на трудовую, а если денежная единица при этом колеблется, то и курсовую величину этих колебаний. Параллельное функционирование «рабочих денег», выпущенных и декретированных для пролетариата, наравне с традиционными деньгами, оставленными для организации производства у буржуазии, мы встречали в теории государственного социализма К.Родбертуса. С.Г.Струмилин определяет вместе с тем и валютную ценность самого труда, а именно — один рабочий (нормальный) день равен одному довоенному золотому рублю (Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 222.).

 

Джон Грей готов был назвать свои «рабочие квитанции» фунтом стерлингов, который только представлял бы не золото, а 72 часа труда. История «трудового эквивалента» повторяется от автора к автору с незначительными изменениями по форме выражения. Другие сторонники трудового эквивалента подменяли «трудо-час» на «трудо-деньги». Именно так и трактовал свои «трудовые денежные знаки» А. Потяев,  назначенный в начале 20-х годов членом коллегии Наркомфина. От перемены названия сущность «трудовой единицы» мыслимой как обычные, традиционные бумажные деньги, не изменилась. Да и сам С.Г.Струмилин приравнивал свой «тред» к золотому рублю по своей стоимости. Поэтому есть все основания считать понятие «трудовой учет» как трудовую разновидность (теорию) обычного стоимостного (денежного) учета, а «тред» как денежную единицу учета.

 

Еще более заметной мелкобуржуазная сущность «трудового эквивалента» проявилась в момент обсуждения внешнего вида «трудовой единицы». Должны ли быть похожими «треды» на буржуазные (традиционные) деньги, или они должны быть похожими на те карточки, которые функционировали в то время в стране? За этим вопросом скрывалась более серьезная проблема — быть или не быть «новым деньгам» в качестве «треда» и чем будет «тред» — экономической категорией или «тред» будет простым листком бумаги, т.е. технической категорией. В теории, в области «чистого разума» «тред» был объявлен технической «третьестепенной» категорией трудового учета. На практике, при обсуждении проблемы отмены карточной системы, «новые технические деньги» — «треды» переставали быть технической категорией трудового учета, т.к. на них возлагались все денежные функции. Без этих функций введение в оборот «тредов» не представлялось возможным, даже в том случае, если бы «государственное хозяйство» отделили от «частного хозяйства». Треды планировались быть формой или орудием учета, в то время как деньги суть средство учето-общественно-необходимого труда; «треды» планировались как средство обращения поскольку стояла проблема отмены карточной системы и замены карточек трудовым эквивалентным обменом. Трудовой эквивалентный обмен должен был придти на смену механического распределения продуктов. В результате введения «трудовой единицы» в обращение, эти «новые деньги» — «треды» стали бы, в конечном счете, старой формой и традиционным орудием накопления.  «Следует отметить, — пишет С.А. Далин, — что, несмотря на споры советских экономистов о «треде», необходимость прибавочного труда никем не оспаривалась. Поэтому советских экономистов, предлагавших замену денег «тредом», нельзя причислять к утопистам»  (Далин С.А. Инфляция в эпохи социальных  революций. С. 246.

 

Все более очевидной становится мелкобуржуазная, консервативная природа дискуссии о «трудовой единице». «Вопрос о деньгах при переходе от капитализма к коммунизму в советских условиях был закономерен, тем более что «тред» по существу не отменял денег, а их заменял другим эквивалентом»  (Там же).  Следовательно, и теорию единого «товарно-трудового эквивалента», в лучшем случае, можно назвать лишь трудовой теорией денежного (стоимостного) учета.

 

Обращение новой денежной единицы потребовало бы старых отношений по учету спроса и гибкой политики установления «трудовых цен» на товары, чтобы одни продукты не оседали на складах, а за другими не устанавливались большие очереди. «Далее, — отмечает З.В.Атлас, — возникла бы проблема регулирования эмиссии этих знаков и проблема финансирования народного хозяйства. Конечно, на практике это потребовало бы построения такой системы финансирования и кредитования производства, чтобы не было разрыва между выпуском продукции и эмиссией «трудо-рублей» (Атлас З.В. Указ. соч. С. 106.). Таким образом, при новых денежных знаках потребовалась бы старая эмиссионная и кредитно-финансовая политика, а также старая политика цен. Вместе с тем, авторы «трудового эквивалента» и «трудового учета» были поставлены условиями своей жизни и работы перед необходимостью использовать в своих теоретических рассуждениях мелкобуржуазную теорию «конституированной стоимости». Только в отличие от «государственного социализма стоимость конституировалась трудом, а не декретировалась государством, как это было у Прудона или Родбертуса. На этом все существенные различия заканчивались. Труд и стоимость вновь прочно соединялись в нравственную категорию «трудовой стоимости», «трудового эквивалента», что, в конечном итоге, определяло внеисторический характер товарно-денежных отношений. Трудовая стоимость предполагает как свою предпосылку стоимость труда, т.е. такие общественные условия, при которых труд не является естественной функцией производительных сил общества. Естественная функция производительных сил меняется на общественную: «работа» на «труд», «ценность» на «стоимость» и т.д. Функцией производительных сил в условиях капиталистического способа производства является, следовательно, не работа, а производство стоимости в масштабе рабочего времени, т.е. труд, где «труд» является уже не естественной, а общественной категорией, категорией товарно-денежных отношений. Отсюда возникает иллюзия, что единицей учета труда, как при капитализме, так и при коммунизме может быть только рабочее время. В.Сарабьянов, например, в полемике против «энергетической единицы» М.Н.Смит и С. Клепикова, заметил: «Нам нужен измеритель для балансирования имущества республики. Метод обоих авторов, в лучшем случае и лишь в ограниченной области, дает возможность определить только степень механизации производства. Метод же измерения рабочим временем, как в пределах капиталистического общества был единственно правильным, таковым остается и теперь — в эпоху переходного времени, правильность его несомненна и в будущую эпоху «мирового совнархоза…». Нам нужен измеритель трудовой стоимости и для премирования. При наличии правильных норм выработки измеритель рабочее время — вполне теоретически обоснован и применяется нашими профсоюзами на практике… Нам нужно знать производственную эффективность разных производственных единиц, чтобы при возможности использовать свою человеческую силу с наибольшим результатом»  (Сарабьянов В. Об измерении трудовой стоимости. С. 21.).

 

Остается решить одну проблему — будет ли человеческая (рабочая) сила при «широком совнархозе»  товаром? — и после этого можно смело породнить капитализм с диктатурой пролетариата. Теория «трудового эквивалента» как раз и служит этой задаче, — показать на примере «трудовой единицы»  «возможность построения стройной системы показателей, которая дала бы возможность директору фабрики, заведующему группой заводов, заведующему производственным объединением и, наконец, центральному промышленному управлению зорко следить за состоянием вверенной ему части народного достояния»  (Клепиков С. Опыт построения системы хозяйственных измерителей в промышленности, С. 37.).  Тем самым работник в условиях системы «трудовых показателей» вновь отделялся от производительных сил и продуктов своего труда a priori. При этом труд, как собственное состояние человека, подменяется мерой труда, а логика труда заслоняется логикой показателей. Следует также признать существенное отличие учета труда при действии товарно-денежных отношений и учета труда в безденежном коммунистическом хозяйстве.

 

Существенное, социальное отличие заключается в том, что в первом случае работник освобожден от необходимости планировать меру своего труда, его труд учтен еще до труда и ограничен установленной мерой распределения. Коммунистический труд, напротив, предполагает отсутствие третьих посторонних единиц при учете меры труда, т.е. коммунистический труд предполагает отсутствие единого, эквивалентного, денежного (стоимостного) учета. С победой коммунистического труда начинается  настоящее планирование меры труда самим работником, исходя из действительных потребностей развития самого труда. Мысль работника о мере распределения, определяющей меру существования, как самого работника, так и его семьи, сменится при коммунизме мыслью о мере самого труда. Другими словами, мысль об учете труда, меняется мыслью об условиях труда при коммунизме. Поэтому теоретический труд, выраженный в единицах трудового учета, был представлен в «трудовом эквиваленте» за действительный труд. Экономисты обсуждали проблему учета труда, а не проблему изменения общественных условий труда, что лишило теорию «товарно-трудового эквивалента» социалистического содержания. Так, например, некоторые экономисты, и в том числе сам автор «трудового эквивалента» С.Г.Струмилин, говоря о трудовом учете, в действительности за единицу измерения брали не сам труд, а продукт труда, и, следовательно, употребляемые понятия: «ценностный учет», «единица трудовой ценности» приобретали смысл, тождественный стоимостному учету товарного производства, предшествующего Октябрьскому перевороту 1917 г. «Ошибочность принципов этого проекта трудового учета в особенности сказалась в том, — отмечает З.В.Атлас, — что авторы его предлагали строить расценку труда в «тредах» на основании соотношений довоенной зарплаты различных квалификаций труда в различных отраслях народного хозяйства, а соотношение цен товаров в «тредах» должно было воспроизводить довоенные соотношения цен в золотых рублях, т.е. стихийно сложившиеся довоенные пропорции обмена и производства. Задача же планирования заключается в коренном изменении этих пропорций, в создании новых, отвечающим данным конкретным задачам социалистического строительства пропорций между отраслями производства и между производством и потреблением»  (Атлас З.В. Указ. соч. С. 107.).

 

Теория единого «товарно-трудового эквивалента»  лишила необходимости социалистическую теорию использовать такие понятия как «социальная» и «социалистическая» революция, «рабочий класс» и «народ», «классовая борьба» и «диктатура пролетариата». Государство диктатура пролетариата поменялось понятием «трудовое общество», а контроль за мерой труда и потребления подменялся на «товарно-трудовой эквивалент», т.е. конституированной в труде стоимостью.

Можно ли считать конституирование трудовой стоимости (как стоимости труда) задачей диктатуры пролетариата? Можно, если отрицать роль пролетариата в установлении диктатуры пролетариата, если само пролетарское государство рассматривать не более как теоретическую категорию, а на практике — объявлять пролетарское государство как «государство для пролетариата», товарно-денежные отношения, эквивалентный обмен, деньги и т.д., — все это сохраняется в течение всей первой фазы коммунистической формации — социализма. Если это так, то, следовательно, полностью сохраняется объективное значение денег и «их функций: деньги не могут стать новыми деньгами», для этого они должны были бы выполнять и новые функции или, по крайней мере, лишиться основной своей функции — меры стоимости. Деньги не могут превратиться в простые «расчетные квитанции», «расчетные записки», в орудия учета труда, т.е. в политическую или техническую категорию. Трудовой учет выявил бы себя как мелкобуржуазный, бюрократический учет — «для труда»,  а «трудовые деньги» («треды»), «рабочие деньги», «трудовые боны» и т.д. — всегда будут существовать параллельно с золотым эквивалентом, т.е. наравне с традиционными денежными знаками. Недаром С.Г.Струмилин говорил о паритете трудовых бон и совзнаков, а другие экономисты отводили чисто денежной компенсации труда огромное место — 50 процентов.

«Трудовой эквивалент» так и остался в теории продуктом чистого разума, иллюзией воспаленного социалистическим переворотом мелкобуржуазного сознания. Циркуляр Наркомфина, где разрабатывалась проблема трудового учета, датирован 18 апреля 1921 года, т.е. был издан после выступления В.И. Ленина на Х съезде РКП (б) 15 марта 1921 г. о замене разверстки натуральным налогом. Новая экономическая политика все иллюзии мелкобуржуазного сознания о «трудовом эквиваленте» превратила в звонкую монету червонным золотом, чему в немалой степени способствовала статья В.И. Ленина «О значении золота теперь и после полной победы социализма» (1921 г.).

Дискуссия о «трудовом эквиваленте» (1918-1921 гг.) теоретически подготовила не уничтожение денег, а, наоборот, проведение денежной реформы. «Трудовая единица» С.Г.Струмилина «как нельзя лучше показала несостоятельность и несвоевременность стремления отказаться от использования товарных отношений и денег при существовавшем уровне развития производительных сил» (Богомазов Г.Г. Указ. соч. СС. 67-68.).

 

С.Г.Струмилин поставил перед собой задачу разработать схему безденежного хозяйства, а разработал новую, внеисторическую категорию трудовой стоимости и новые трудовые денежные знаки при «новом социализме». Но битва за утопию «неосоциализма» продолжается  вплоть до сегодняшнего дня.

Восстановление денежного обращения, к которому Советское правительство стало готовиться с конца 1921 г., прошло 2 этапа. Первым этапом явился выпуск банковских билетов — «червонцев» — со стороны Государственного банка РСФСР (позднее СССР) в конце 1922 г. Вторым этапом была окончательная ликвидация совзнака и выпуск устойчивого казначейского билета — в феврале—мае 1924 года.

Таким образом, в период «военного коммунизма» были высказаны положения о необходимости ликвидации всего механизма товарно-денежных отношений и перехода к коммунистическим, безденежным формам распределения общественного продукта. Налаживание централизованного управления государственной промышленностью и транспортом предполагало создание системы учета и отчетности, охватывающей все народное хозяйство страны. Отделу статистики ВСНХ было поручено выработать принципиально новые формы и показатели, характеризующие работу предприятий с количественной и качественной стороны. Новые формы хозяйственного учета («простой учет», учет на основе «энергетической единицы», «трудовой учет») вырабатывались в условиях непрерывного и быстрого обесценения рубля, когда учет производства и распределения в денежной форме становился невозможным. Поэтому новые формы учета приходилось строить на безденежной основе. Отдел фабрично-заводской статистики ВСНХ выработал систему показателей, характеризующих качественную сторону работы предприятий («показательные числа» или «технические модули», по выражению А.Л. Вайнштейна). Этими показателями были: трудоемкость и материалоемкость единицы продукции, расход топлива на единицу продукции и на одного работающего и т.д. Однако учет и отчетность не могли ограничиться использованием показателей, относящихся только к некоторым продуктам, характеризующим состояние отдельных, технически соизмеримых между собой производств. Необходимы были синтезирующие показатели, соизмеряющие и сопоставляющие между собой различные продукты, сложной и простой труд. В товарном хозяйстве роль таких показателей выполняет цена, за которой стоит стоимость  как овеществленный человеческий труд.

Среди вариантов безденежного учета преобладали проекты организации трудового учета стоимости товара в рабочем времени. Концепция трудового учета стоимости возникла из соединения теории денежного учета с нравственной категорией — «трудовое общество». Наиболее законченное выражение концепция трудового учета стоимости нашла в теории единого «товарно-трудового эквивалента», автором которой был С.Г.Струмилин.

Основное противоречие трудового учета заключалось в том, что стоимостной учет не может не быть денежным учетом, а денежный учет, в свою очередь, всегда существует для труда, и никогда не  существует единицы труда, принятой в денежном обращении в качестве средства обращения. В силу этого единица «трудового учета» сколько-нибудь широкого практического применения в хозяйственной жизни страны не получила.

Дискуссия о «трудовом эквиваленте» (1918-1921 гг.) выявила только мелкобуржуазную природу трудового учета и социального государства:

Во-первых. В основе теории единого «товарно-трудового эквивалента» находится развернутая переработка трудовой теории стоимости А. Смита и Д.Рикардо, согласно которой меновая стоимость продукта определяется рабочим временем, затраченным на его производство. Отсюда следует вывод о внеисторическом характере меновой стоимости и трудовое определение нового всеобщего эквивалента товарного обмена. Стоимость — суть категория политической экономии, выражающая не затраты труда, а определенное общественное отношение по поводу этих затрат, которое возникает в конкурентной борьбе при обмене продуктов между обособленными производителями. Поэтому вслед за трудовой стоимостью возник вопрос о трудовой цене, т.е. цене труда выраженной в рабочем времени. Но поскольку, по общему правилу: — … цена не равна стоимости, то элемент, определяющий стоимость, — рабочее время — не может быть тем элементом, в котором выражаются цены… Так как рабочее время как мера стоимости существует лишь идеально, то оно не может служить материей сравнения цен». Становится совершенно очевидным факт сведения трудовой стоимости и «трудового эквивалента» к абстрактному труду, который «без дальнейших определений характеризует труд лишь как всеобщий одинаковый человеческий труд, взятый в его исторической обусловленности, т.е. как буржуазный труд» (Розенберг Д.И. Комментарии к «Капиталу» К. Маркса. С. 42.).

 

Второе. В теории единого «товарно-трудового эквивалента» меновая стоимость продукта труда сведена к потребительной стоимости. Потребительная стоимость в абсолютной форме представлена как экономическая основа трудового эквивалента, т.е. конкретная потребность человека представлена как абстрактная, общественная потребность. Место конкретного человека занял «абстрактный человек», планирующий все субъективные оценки людей своих собственных потребностей, возникающих в зависимости от изменения окружающих условий. Отсюда логически следует вывод о консервативном характере «трудового учета», т.е. потребительная стоимость, в соответствии с теорией «трудового эквивалента», возникает только в результате отсутствия полного насыщения потребительных благ в обществе в целом. Поэтому роль «трудового государства» сведена к контролю за мерой насыщения, недопускающей полного насыщения и удовлетворения все возрастающих потребностей населения.

Третье. Характерной чертой мелкобуржуазной теории «трудовых денег» является отделение производственных отношений и отношений собственности от отношений распределения, пользования, обмена и наследования. Эта черта характеризует и развитие теории «трудового эквивалента», где «трудовая единица» оценивает не сам труд, а только продукт труда. Конкурентная борьба товаров на рынке вновь располагает возможностью сведения места одного товара к роли всеобщего эквивалента. Но если труд существует независимо от «трудовой единицы» измерения труда, то, следовательно, сам труд является товаром, мало чем отличающимся от остальных товаров, функционирующих на рынке. Следовательно, в условиях практической критики золота, как всеобщего эквивалента, буржуазного товарообмена, место золота в трудовом обществе вполне может быть занято трудом или любым другим товаром, представленным в качестве «товарных денег». Употребляемые в теории «товарно-трудового эквивалента» понятия «ценностный учет», «единица трудовой ценности», «трудовая стоимость», «трудовая единица» и пр., приобретают смысл, тождественный стоимостному учету товарного производства. Теория единого «товарно-трудового эквивалента» может быть, в лучшем случае, названа как трудовая теория стоимостного (денежного) учета, в худшем, как консервативное направление мелкобуржуазной теории «трудовых денег».

Четвертое. «Трудовая единица» суть новая денежная единица, новый вариант «трудовых денег». «Трудовая единица» содержит усредненный (абстрактный) продукт труда, а не сам труд. Поэтому ничего социалистического в «трудовой единице» не оказалось, т.к. она измеряла только абстрактный труд. Но и к буржуазной политической экономии «трудовую единицу» нельзя отнести, ибо в ней содержится декретированной (конституированный государством) труд в качестве всеобщего эквивалента, а не традиционный эквивалент золото как мировые деньги.

Если классическая буржуазная политическая экономия пришла к обоснованию денег с позиции товарного обмена, где один из товаров (золото) служит всеобщим эквивалентом товарного обмена, то мелкобуржуазная политическая экономия приходит к обоснованию тех же денег с другой противоположной стороны, со стороны государства, где само государство есть всеобщий эквивалент, т.е. экономическая категория.  Деньги являются только средством распределения потребительных стоимостей в интересах государства, т.е. деньги суть политическая категория.

Трудовая теория стоимости в первом случае есть отражение и обоснование общественной природы стоимости, что делает ее научной теорией; во втором случае трудовая теория стоимости используется как социалистический лозунг всеобщего труда в теории мелкобуржуазного социализма, заинтересованной в увековечении товарно-денежных отношений при функционировании «трудовых денег» в хозяйстве диктатуры пролетариата, как экономическое отрицание последнего. Если бы «трудовая единица» была введена в обращение с 1 января 1922 г., как это предусматривалось Проектом «Декрета Советов Народных Комиссаров о трудовой единице учета в государственном хозяйстве РСФСР», то при состоянии производительных сил, с которыми Советская Россия вышла из гражданской войны, «трудовая единица» неминуемо превратилась бы в обычные денежные знаки — «трудовые денежные знаки».

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ:  КРУШЕНИЕ  СОЦИАЛИЗМА  СОСТОЯЛОСЬ

Крушение социализма в России состоялось. Большую роль в крушении Советской власти в России сыграла работа И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР»,  вышедшая в свет в 1952 году.


photo 1

 

 Рисунок 1. «Россия во мгле» (Герберт Уэллс). Гибнущая, но гордая страна Советов. «Трудовая буржуазная жизнь» в России не удалась. Советские денежные знаки сделали свое «черное дело». Диктатура пролетариата с целью финансирования и сохранения Советской власти восстановила все царские институты, привычки и символы: царское денежное обращение, натуральное хозяйство, общинное землепользование, натуральный обмен, прямой продуктообмен, трудовую повинность и другие  внеэкономические средства принуждения. Советский репрессивный аппарат работал в полную силу. А трудовые армии поставили под сомнение необходимость существования развитой системы товарно-денежных отношений при Советской власти (1917-1991) окончательно.

 

 

Советские денежные знаки сделали свое «черное дело» (Рисунок 1).  Советский Союз, как сильная мировая держава, взорвался изнутри в августе 1991 года, потерпел поражение не в вооруженном конфликте, а  от внутренних причин и противоречий, которые в нашей стране в обыденном сознании получили  название: заговор антирусских сил, еврейский заговор, заговор банкиров, масонский заговор и т.д.

 Крушение СССР вызвало геополитический шок в западных странах и сильное историческое замешательство в мире, которое долго продолжаться не сможет и, в конечном итоге, может привести к пересмотру итогов второй мировой войны, т.е. к изменению исторических границ многих государств.

Исторические традиции и стереотипы функционирования русского общественного сознания, основанные на вере в существование  исторического мирового заговора против  России, мешают рациональному исследованию объективных законов общественного развития. В структуре научного знания образовались различия: на Западе  существует  «теория аномалий», в России    -  «теория заговора». В отечественной историографической литературе подчеркивается, что «существовали исторические прецеденты, когда конспирологические доктрины принимали статус официальной идеологии, использовались в качестве механизмов манипуляции массовым сознанием. Вера в наличие тайного общества заговорщиков приводила зачастую к ксенофобии, а иногда выливалась в форму репрессий и погромов» (Багдасарян В.Э. «Теория заговора» в отечественной историографии второй половины Х1Х-ХХ вв. Автореферат диссертации …д. и. н. - М.: Моск. Гос. ун-т сервиса, 1999,- С. 1.).

 

Россия отстала от индустриально-развитых стран как минимум на 200 лет.  Страна вернулась в начало третьего тысячелетия  в 30-е годы Х1Х века, период, который получил название в научной литературе  «феодальный социализм». Этот период в развитии стран Западной Европы характеризуется как иллюзия союза верхушки бюрократического госаппарата и беднейших слоев общества, трудящихся масс в борьбе против национальной буржуазии, против капиталистов. Начало Х1Х века характеризуется как победой третьего сословия в буржуазных революциях и бурным развитием капитализма в странах Западной Европы и Северной Америки, так и яростным сопротивлением аристократии и духовенства против буржуазного сословия.

 

Характерными признаками «феодального социализма» или «нового социализма»  в России являются: «государственное хозяйство» отделенное от «частного хозяйства»,  неразвитые торговые отношения, патриархальные экономические связи, натуральный обмен, государственное регулирование, социально ориентированные рыночные отношения, социальное государство, казенный патриотизм, как официальная идеология новой государственной власти, основанная на русской национальной идеи Х1Х века.

Русский народ боролся в августе 1991 года за новые принципы своей личной жизни такие как: экономическая свобода, персональный успех, зажиточная жизнь и личное счастье. Русский народ пережил в 90-е годы:   масштабное психологическое потрясение, тотальный общественно-политический  кризис и обвал рубля 1998 года,      шоковое обнищание населения  и   сильное мировоззренческое потрясение.

Системный экономический и политический кризис, поразивший Россию в последние годы ХХ века – начала XX1 века,  не мог не затронуть и сферу духовного производства. В результате кризиса на поверхность и всплыли давно забытые представители «видных российских ученых», создавшие в годы советской власти «незабвенную» теорию социалистической политэкономии, основанную на теории государственного регулирования всех сторон жизнедеятельности советского общества, или, проще говоря, основанную на теории государственного социализма, запрещающей рассматривать труд в качестве товара.  

В результате  непоследовательности  демократических преобразований 90-х годов ХХ века  народ России имеет следующие объективные обстоятельства жизни, составляющие содержание внутренней политики «государственного социализма», свято охраняемой российской властвующей элитой:

1.    Мы имеем побежденную Россию. О развитии капитализма в России  не говорят. Труд в «государственном хозяйстве» России не является товаром.

2. Мы имеем «государственное хозяйство» отделенное от «частного хозяйства». В товарно – денежном обращении используются необеспеченные советские денежные знаки, введенные после Октябрьского переворота в 1917 году. Необеспеченные советские денежные знаки («туземные деньги» по Фихте) являются формой неконвертируемой национальной валюты, используемой в «замкнутом государстве» и учрежденной «сверху» на основе  трудовой теории денежного (стоимостного) учета.

3. Мы имеем патриархальную   экономику, основанную на множестве меновых эквивалентов. Во многих регионах России предпочтение отдается натуральному хозяйству, товарной форме денежного обращения, а в «государственном хозяйстве»  -  трудовой теории денежного (стоимостного) учета.

 4. Мы имеем экономический кризис, высокую инфляцию и высокую стоимость жизни.    Народ устал от нищеты своего государства. На рубеже 2014-2015 годов Россия превратилась в классическое «изолированное» от всего мира  («туземное» по Фихте) хозяйство с «туземным» денежным обращением.

5. Мы имеем недоверие к Правительству. Народ не хочет ни  социализма, ни капитализма.

6. Мы имеем казенный патриотизм, основанный на русской национальной идеи Х1Х века  (Москва как Третий Рим). Понятие «Святая Русь» подменяет понятие технологического прогресса.

7. Мы имеем русскую мечту о построении социализма как «исправленного капитализма» без имущественных различий, безработицы и нищеты.

8. Мы имеем казенных  либералов в Кремле, занятых строительством государственного капитализма, напоминающего по форме государственный социализм, но только с рыночными отношениями, основанными на  трудовой теории безденежного учета «сложного» труда и защищающими мелкобуржуазную собственность.

9. Мы имеем надпартийную бюрократию, которой парламентская форма правления надоела. Президент может управлять страной без Госдумы и Совета Федерации на основе своих Указов, что соответствует духу и букве Конституции РФ. 

10. Мы имеем социальное государство, основанное на социальном или рабочем  законодательстве, которое игнорируется в производственных отношениях, так как не соответствует интересам национального бизнеса и отделено от производства.

 

Адольф Вагнер, идеолог прусского  социализма, писал о содержании социальной политики: «Под социальной политикой мы разумеем ту политику государства, которая направлена к устранению недостатков в области процесса распределения путем законодательной и административной деятельности».

Можно ли сказать, что теория «единого товарно-трудового эквивалента», созданная в Советской России в 1918—1921 гг. как отражение натурального товарообмена, завершила бесславную историю мелкобуржуазного осмысления товарно-денежных отношений. К нашему сожалению, так сказать нельзя. История повторяется. Феномен «трудовых денег» является скорее продуктом развития мелкобуржуазного мировоззрения, нежели экономической проблемой социалистической теории. «Трудовые деньги» суть лишь социалистический вывод из мелкобуржуазной переработки трудовой теории стоимости в утопию.

Феномен утопической теории «рабочих денег» Роберта Оуэна, Джона Грея и Джона Брея не ограничивается лишь постановкой проблемы и добросовестным описанием «новых», «трудовых» денег на методологической основе отделения распределительных отношений от производственных отношений буржуазного общества. В утопической теории «трудовых денег» мы обнаруживаем больше социалистических мотивов, чем во всей последующей истории «трудовых денег», где консервативные и реакционные мотивы прочно удерживают лидерство над трудовыми мотивами. Появление утопической теории «рабочих денег» в трактатах Оуэна, Грея и Брея свидетельствует таким образом о несоциалистической природе «трудовых денег» и более того, — трудовые деньги свидетельствуют об отрицании социалистической природы «рабочих денег» на основе превращения денег, как экономической категории, в «трудовые деньги», как политическую или нравственную категорию.

История «трудовых денег», возникшая как отражение протеста неимущих классов против прогрессирующего своего обнищания, как, следовательно, отрицание традиционных денег в теории «рабочих денег», развивается с развитием имущественных противоречий по направлению к отрицанию социалистической (трудовой) природы рабочих денег за счет распространения общественной природы товарно-денежных отношений на социализм и коммунизм.

Заслугой трудовой теории стоимости в лице ее лучших представителей А. Смита и Д.Рикардо было выявление общественной природы стоимости в труде. Положение классической политической экономии, что стоимость товаров определяется необходимым для их производства трудом, было для XVIII  и начала XIX веков прогрессивным положением, т.к. абсолютно разрушало ветхие строения естественной, нравственной, теологической и прочих теорий стоимости, превращая при этом донаучные представления о природе стоимости товаров в научную теорию. Разделение общественного производства на крупное, концентрированное и централизованное производство монополистической буржуазии и мелкое производство, конституирование мелкой буржуазии в качестве самостоятельного общественного товаропроизводителя повлияло на дальнейшее развитие трудовой теории стоимости в направлении своего собственного отрицания. Определение стоимости товаров трудом и совершающийся на основании этой меры стоимости свободный обмен продуктов между равноправными товаровладельцами было прогрессивным и научным только для периода революционной борьбы буржуазии за социальную справедливость и равенство прав против феодальных несправедливостей, неравенства прав и сословных привилегий аристократии.

То, что было прогрессивным для конца XVIII века — начала XIX века со второй половины XIX века становится консервативным, а с появлением пролетариата на политической арене мира и реакционным. Превращение сословных и политических категорий в экономические, усиление действия экономических категорий в реальной хозяйственной жизни буржуазии, усиление конкурентной борьбы внутри самой буржуазии, с одной стороны, и между национальными отрядами буржуазии, с другой, выявило внутреннее противоречие трудовой теории стоимости. Если стоимость товаров определяется необходимым для их производства трудом, т.е. общественно-необходимым трудом, то при равном труде стоимость товаров должна быть также равной. А между тем, оказывается, что в нашем грешном мире товары продаются то выше, то ниже своей стоимости, и притом не только вследствие колебаний, вызываемых конкуренцией. Норма прибыли имеет такую же тенденцию выравниваться до одного уровня для всех капиталистов, как цены товаров имеют тенденцию сводиться посредством спроса и предложения к их трудовой стоимости. Но норма прибыли исчисляется по отношению ко всему капиталу, вложенному в промышленное предприятие. А так как в двух различных отраслях промышленности годовой продукт может воплощать одинаковые количества труда и представлять, следовательно, равные стоимости, причем заработная плата в обеих отраслях также может быть одинаковой, а капиталы, авансированные в одну отрасль промышленности, могут быть и часто бывают вдвое или втрое больше, чем в другой, то закон стоимости Рикардо вступает здесь в открытое уже самим Рикардо противоречие с законом равной нормы прибыли. Если продукты обеих отраслей промышленности продаются по их стоимости, то нормы прибыли не могут быть равными; при равных же нормах прибыли продукты обеих отраслей промышленности не всегда будут продаваться по их стоимостям. Мы имеем здесь, следовательно, противоречие, антиномию двух экономических законов, на практике разрешаемое, по мнению Рикардо, как правило, в пользу нормы прибыли за счет стоимости. Поэтому трудовая теория стоимости уже не в полной мере отвечала идеалам  крупной буржуазии, т.к. экономическая природа стоимости на самом деле не определяется общественно-необходимым трудом, а закон стоимости реализуется в конкурентной борьбе, но  не в труде. Экономическая природа трудовой теории стоимости, следовательно, исчезает, оставляя вместо себя лишь нравственный след, нравственное чувство справедливости для мелкой буржуазии, не выдерживающей конкурентной борьбы с крупным капиталистическим производством; — при равном (в смысле — честном) труде должна быть и равная стоимость. Если установлено, что труд есть мера стоимости товара, то добропорядочный буржуа должен чувствовать себя глубоко оскорбленным в своих лучших чувствах бесчестностью этого мира, который, правда, признает этот основной закон справедливости на словах, на деле же, по-видимому, ежеминутно бесцеремонным образом им пренебрегает. И особенно мелкий буржуа, честный труд которого, — хотя бы даже это труд его подмастерьев и учеников, — изо дня в день все больше и больше обесценивается конкуренцией крупной промышленности и машин, особенно мелкий производитель должен страстно желать такого общества, в котором обмен продуктов по их трудовой стоимости будет, наконец, совершенной и безусловной истиной. Другими словами: он должен страстно желать такого общества, в котором действует исключительно и без ограничений только один закон товарного производства, но устранены те условия, при которых он только и может иметь силу, а именно — остальные законы товарного, а затем, и капиталистического производства. И если стоимость товара измеряется общественно-необходимым трудом, а естественным масштабом труда является рабочее время, то и денежным выражением стоимости также должно быть рабочее время. Следовательно, рабочее время является масштабом цены и содержанием денежных знаков, т.е. непосредственной денежной единицей измерения стоимости товара. Джон Грей писал: «Деньги должны были быть только квитанцией, свидетельством того, что обладатель их либо внес определенную стоимость в фонд национального богатства, либо приобрел право на указанную стоимость от лица, передавшего ее туда». (Грей Дж. Сочинения. Пер. с англ. М. 1955, СС. 108, 125, 127.).  Все было бы хорошо, если бы ни ежедневное крушение «социалистических» иллюзий мелкой буржуазии в своей хозяйственной деятельности.

Трудовая стоимость поглощается нормой прибыли в конкурентной борьбе, что заставляет политическое сознание мелкой буржуазии эволюционировать в сторону нахождения различных методов конституирования, охраны стоимости товаров в деятельности государства. Но для этого необходимо было доказать внеисторическую, надклассовую природу государства на основе отделения государства от экономических противоречий классов и сведения стоимости производственных отношений к субъективной воле монарха. Прудон подменил производственные отношения своей фантазией производственных отношений, фантазией рабочего, регулируемой мнением мелкой буржуазии. Меновая стоимость есть стоимость, определяемая мнением, свободной волей человека и, наконец, абстрактным человеком — монархом, как «воплощенным разумом» общества, «всеобщей совестью» общества. В результате «монаршей санкции», наложенной на стоимость товаров, появляется «конституированная стоимость».

К. Родбертус спустил «конституированную» фантазию Прудона на землю и в лице прусского государства поставил барьер из армии полиции и бюрократического аппарата между производственными отношениями, развивающимися на капиталистической основе, и распределительными отношениями, застывшими на ступени феодальных, аристократических привилегий. Родбертус без особых трудов переконституировал «конституированную стоимость» Прудона в «государственную стоимость», декретировал прусским государством «рабочее деньги» для трудящихся классов и предоставил право князю Бисмарку решать социалистическую судьбу товарно-денежных отношений — быть или не быть социализму в Пруссии. Бисмарк о социализме дает два абсолютно исключающих друг друга понятия, составивших реакционную теорию «государственного социализма». «Рабочие деньги» с 30-х годов XIX века — стали спасительной утопией господствующего класса, направленной на легализацию нищеты рабочего классы. Как глубоко проникла эта утопия в мышление современного по действительному положению или по воззрениям — мелкого буржуа доказывает тот факт, что уже в 1831 г. она была систематически развита Джоном Греем, в тридцатых годах в Англии ее пытались осуществить на практике и широко пропагандировали в теории; в 1842 г. она была провозглашена в качестве новейшей истины Родбертусом в Германии, в 1846 г. — Прудоном во Франции, в 1871 г. еще раз возвещена Родбертусом в качестве решения социального вопроса и как бы его, Родбертуса, социального завещания, а в 1884 г. она снова находит приверженца среди армии карьеристов, которые намереваются использовать прусский государственный социализм, опираясь на имя Родбертуса.

Феномен единого «товарно-трудового эквивалента» в Советской России (1918-1921 гг.),  развившегося на методологической основе теории «трудовой единицы» — трудовая теория денежного (стоимостного) учета, а равно все прочие современные «квалиметрические» теории измерения социалистического труда в условиях товарно-денежного производства, убеждают нас в том неоспоримом факте, что «трудовые деньги» суть феномен социалистического мировоззрения, сложившийся под воздействием протеста против товарно-денежных отношений. «Трудовые деньги», таким образом, являются понятием «легального нового социализма» выражением протеста против влияния отношений собственности на развитие производственных отношений в целом.

В конце 20-х — начале 30-х годов советское государство вступило в новый этап своего экономического развития. К этому времени были достигнуты крупные успехи на пути социалистического строительства за счет бесплатного труда интеллигенции, рабочих и крестьян, собранных в трудовые армии на «ударных стройках коммунизма».  Возросла экономическая роль государства в управлении хозяйственным развитием, ускорились темпы индустриализации страны, повсеместно развернулась коллективизация сельского хозяйства. Все это поставило вопрос о социально-экономической характеристике переживаемого момента в определении перспектив дальнейшего развитии. С особой остротой встал вопрос о судьбе НЭПа. «Успехи, достигнутые в социалистическом переустройстве народного хозяйства, натолкнули многих советских экономистов и хозяйственных работников на мысль, что НЭП уже «отжил свое время», что теперь речь может идти только его «добивании» и «изживании». (История политической экономии социализма, С. 193.).

 

В качестве мероприятия первостепенной важности на пути к ликвидации НЭПа предполагалась ликвидация товарно-денежных отношений. О новом этапе в развитии советского хозяйства и его социально-экономической характеристике писали многие авторы: Т. Берин, Р. Вайсберг, А. Винокуров, Л. Гатовский, Р. Розенталь и др. (См., например: «Большевик», 1930, № 5, № 7-8, Борилин В. Вступление в период социализма и завершение построения фундамента социалистической экономики. — «Проблемы экономики» 1931, № 4-5;  Вайсберг Р. Идеология и практика «левых» загибов. — «Большевик», 1930, № 7-8; На новом этапе социалистического строительства. T, II. —  М.: ПЛАНХОЗГИЗ, 1930  и др.).  С их точки зрения уничтожение товарно-денежных отношений было вполне логично, ибо НЭП — это политика, которая объяснялась главным образом необходимостью использования товарно-денежных отношений.

 

«Нигилистическое отношение к товарно-денежным отношениям и закону стоимости в теории привело к попыткам претворить в жизнь идею ликвидации товарных связей. Как только в стране началась сплошная коллективизация сельского хозяйства, заготовки сельскохозяйственной продукции были заменены контрактацией, а затем обязательными поставками по ценам, оторванным от стоимости. Отношения между городом и деревней стали строиться на принципе прямого, и притом неэквивалентного обмена». (История политической экономии социализма, С. 194.).

 

            В ряде мест были упразднены рынки и базары, что привело к ухудшению снабжения продовольствием населения городов и поселков. Курс на свертывание товарно-денежных отношений получил резкое осуждение и был квалифицирован как «политика левых загибов». Особую роль в дальнейшем развитии советской торговли имели мартовское (1930) Постановление ЦК ВКП (б) «О борьбе с искривлением партлинии в колхозном движении», материалы XVI съезда ВКП (б), Постановление СНК СССР, ЦК ВКП (б) и Центросоюза от 10 мая 1931 года «О потребительской кооперации», материалы октябрьского (1932) Пленума ЦК ВКП (б). В резолюции Пленума подчеркивалось, что главной причиной, препятствующей развертыванию советской торговли, является непонимание, и неумение значительной части работников кооперативно-торгового аппарата перейти от механического распределения товаров на рельсы развертывания советской торговли. Натурализация отношений между городом и деревней отразилась на деятельности хозрасчетных предприятий: их материально-техническое снабжение стало осуществляться не через рынок, которому принадлежала главная роль в предшествующий период, а в порядке централизованного государственного распределения. В условиях действия карточной системы к финансам появилось пренебрежительное отношение, перерасход фонда заработной платы предприятиями стали свидетельствовать о принижении роли хозяйственного расчета, себестоимости продуктов, цен, прибыли и других экономических категорий. «В таких условиях возродилась эфемерная теория о необходимости отмены денег и перехода к прямому продуктообмену. Творцы и проповедники этой «теории» писали, что наши деньги уже близки к трудовым талонам и представляют собой лишь номинальные счетные единицы, что внутри обобществленного сектора они совсем уже не деньги, а внутри частного — «как бы деньги». (История политической экономии социализма, С. 199.).

 

Курс партии на развитие государственной и кооперативной торговли потребовал пересмотра теоретических положений по вопросам об использовании товарно-денежных отношений в социалистическом хозяйстве. В конце мая — начале июня 1931 г. в Институте экономики Комакадении была проведена открытая дискуссия «О природе советской торговли на современном этапе», в ходе которой была признана необходимость сохранения и развития в советской экономике товарно-денежных отношений. Важную роль в укреплении товарно-денежных отношений сыграл XVII съезд ВКП (б). Съезд осудил попытки упразднить товарно-денежные отношения. На съезде говорилось, что «… деньги останутся еще долго, вплоть до завершения первой стадии коммунизма, социалистической стадии развития».(XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). 26 января — 10 февраля 1934 г. Стенографический отчет. — М.: Партиздат, 1934, С. 26.).Таким образом, к концу переходного периода вопрос о необходимости использования товарно-денежных отношений и стоимостных показателей в социалистической экономике был решен принципиально в пользу денег.

 

Принципиальное решение проблемы товарно-денежных отношений в пользу укрепления и развития последних еще не означало, однако, что перестали появляться теоретические положения о ликвидации денег, замены их «рабочими квитанциями». Теория «замкнутого торгового государства»  Фихте  была  реализована  усилиями  Ленина и Сталина только в СССР военной силой при повсеместном использовании на ударных  «стройках коммунизма» трудовых армий. Репрессивный аппарат советского государства работал с полной силой.

В 50-х годах большинство теорий «новых денег» и «нового социализма» непосредственно были связаны с работой И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР»,  вышедшей в свет в 1952 году. В ней сделан вывод о несовместимости товарного обращения с перспективой перехода от социализма к коммунизму.

И.В. Сталин отрицал регулирующую роль закона стоимости в ценообразовании. Был введен новый термин — «товарное производство особого рода» (Сталин И.В. Экономические проблемы социализма в СССР. — М.: Госполитиздат, 1952, С. 17.).  т.е. без капиталистов. Критически пересмотрены основные категории «Капитала» Маркса такие как: «необходимый» и «прибавочный» труд, «необходимый» и «прибавочный» продукт, «необходимое» и «прибавочное» время, «прибыль», «капитал», «рабочая сила, как товар»,  «деньги» и другие категории классической политической экономии.

 

И.В. Сталин пришел к выводу, что «наши экономисты должны покончить с этим несоответствием между старыми понятиями и новым положением вещей в нашей социалистической стране, заменив старые понятия новыми, соответствующими новому положению» (Сталин И.В. Указ. соч. С. 19.).

 

Распределительные отношения были отделены в теории и на практике от производственных отношений. «Сфера действия закона стоимости распространяется у нас, прежде всего, на товарное обращение, на обмен товаров через куплю-продажу, на обмен главным образом товаров личного потребления. Здесь, в этой области, закон стоимости сохраняет за собой, конечно, в известных пределах роль регулятора» (Сталин И.В. Указ. соч. С. 19.).

 

С позиции распределительных отношений категории политической экономии: «хозяйственный расчет», «рентабельность», «себестоимость», «цены» и «деньги» превращаются в административные категории или нравственные для руководителей социалистического хозяйства или русской православной церкви соответственно.  В итоге получалось, что распределительные отношения, где действует закон стоимости, воздействуют (Там же, с. 21) на производство, где «хозяйственники и плановики, за немногими исключениями, плохо знакомы с действиями закона стоимости, не изучают их и не умеют учитывать их в своих расчетах». ( Сталин И.В. Указ. соч. С. 21.).  Отсюда был сделан вывод, что «сфера действия закона стоимости при нашем хозяйственном строе строго ограничена и поставлена в рамки» (Там же), как и сфера действия товарного производства ограничена распределительными отношениями. «Все это вместе ведет к тому, что сфера действия закона стоимости строго ограничена у нас и закон стоимости не может при нашем строе играть роль регулятора производства».( Там же, С. 22.).

 

А если закон стоимости суть историческая категория, как подчеркивал И.В. Сталин, «связанная с существованием товарного производства» ( Там же.) то отрицание закона стоимости в качестве регулятора производства, логически приводит к выводу, что «товарное производство особого рода» суть уже нетоварное производство, а что-то принципиально иное. Различие первой фазы и второй фазы коммунистической формации, поэтому исчезает, а характерные черты всей предшествующей социалистической мысли начинают характеризовать период полного коммунизма. «На второй фазе коммунистического общества количество труда, затраченного на производство продуктов, будет измеряться не окольным путем, не через посредство стоимости и ее форм, как это бывает при товарном производстве, а прямо и непосредственно – количеством времени, количеством часов, израсходованным на производство продуктов» (Сталин И.В. Указ. соч. С. 23.).

 

Вновь возникает проблема сведения сложного труда к простому и конкретного труда к абстрактному на высшей фазе коммунизма, т.е. с одной стороны отрицается закон стоимости в качество регуляторов производства при социализме, с другой стороны, возрождаются условия функционирования денег при полном коммунизме, т.к. единицей трудового учета будет рабочее время, что и послужит масштабом новой денежной единицы. Отсюда в 60-е годы появилась тенденция к отрицанию товарно-денежных отношений в государственном секторе социалистического производства на основе использования понятий: «условный товар» и «условная стоимость», где за двояким смыслом категорий «товар», «стоимость» и «деньги» угадывалась внеисторическая природа товарно-денежных отношений.

 

Содержание стоимости испаряется при социализме. Единственное, что можно в данном случае поставить на его место, — это непосредственно общественный труд, затраченный на изготовление данной вещи, но это нечто, прямо противоположное стоимостному отношению. Стоимость испаряется, но определение затрат общественно необходимого рабочего времени через золото, всеобщий эквивалент товарно-денежного обращения, остается, т.к. за период с 1917—1991 гг. общество еще не выработало синтетической формы учета измерять трудовые затраты непосредственно в рабочих часах. Стоимость получила новое содержание — в монографиях советских обществоведов (например, данное определение стоимости сохранялось во многих работах Р.И. Косолапова. (Социализм: К вопросам теории, М., Мысль, 1979, СС. 246-273.).  «Та форма, внешняя оболочка, которая от нее осталась и сводится к количественному определению рабочего времени путем сравнения продуктов с золотом, есть единственное, что сохранилось от стоимости, и может быть названа условной,  или формальной стоимостью». (Косолапов Р.И. К вопросу о диалектике товара при социализме. С. 19).  «Формальная стоимость», есть, первая категория учета в социалистическом производстве. «Позднее этот «стоимостной» учет должен смениться учетом труда в новых единицах, адекватно соответствующему его непосредственно общественному характеру, — трудом и часах или еще каких-либо средних отрезках рабочего времени» (Там же.). Но, «содержание как формальной стоимости, так и трудового часа одно — непосредственно общественный труд производителей социалистического общества» (Там же.).

 

Таким образом, начиная с 60-х годов, в России повторяется прежняя история с «товарно-трудовым эквивалентом» (1918-1921), где в качестве меры стоимости было предложено считать рабочее время. С методологической позиции мелкобуржуазной критики трудовой теории стоимости был сделан вывод об отсутствии товарно-денежного обращения в государственном секторе. «Продажа» предметов потребления рабочему является, в сущности, выдачей его доли общественного продукта, пропорциональной вложенному в общее дело труду за соответствующими вычетами на общенародные нужды. Рабочий как соучастник общественной собственности и работник государственного предприятия получает только то, что уже потенциально принадлежит ему как члену производственного коллектива» (Там же.). Отсюда деньги есть не что иное как «трудовые сертификаты», «рабочие квитанции», функцией которых является только удостоверение необходимых затрат рабочего времени. «Деньги, выступающие здесь как заработная плата рабочих, перестают быть деньгами, будучи лишены двух основных функций — меры стоимости и средства обращения. Они не мера стоимости, так как выдаются рабочему не в качестве эквивалента товара — рабочая сила, а как удостоверение в трудовых затратах, имеющих непосредственно общественный характер. Деньги здесь также не средство обращения, так как внутри социалистического сектора нет действительного товарного обращения» (Там же. С. 27.).

 

Традиционные деньги, таким образом, исчезают, но золото и «формальная стоимость» в трудовом учете остаются; место денег в индивидуальном распределении занимают «трудовые удостоверения», а масштабом «трудовых удостоверений» становится золото. Следовательно «трудовые удостоверения», «трудовые квитанции» суть новая денежная единица, утверждаемая для трудового общества. «И товар, и стоимость утратили свое содержание, стали формальными и поэтому перестали существовать. Однако форма товара и стоимости, используемая на практике, не исчезла, поэтому нельзя говорить о полном исчезновении породивших ее явлений. И, да и нет, и существуют и не существуют…» (Сталин И.В. Указ. соч. С. 52.).

 

Такая диалектика товара при социализме получила хождение в литературе 60-80х годов на основе работы И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР».  Если говорится, что «средства производства при нашем строе никак нельзя подвести под категорию товаров» (Там же.) то логически возникает вопрос — как распределяются средства производства, если не в результате товарно-денежного обращения. Средства производства «продаются» не всякому покупателю, они не «продаются» даже колхозам, они только распределяются государством среди своих предприятий» (Там же.). В обращении средств производства было введено государство, как собственник средств производства, от чего «формальная стоимость» передала свои функции в определении стоимости производства, себестоимости продукции и их цены в ведение государства. «Что же остается после этого от регулирующей роли закона стоимости? Выходит, что сам закон стоимости регулируется указанными выше фактами, свойственными социалистическому производству» (Сталин И.В. Указ соч. С. 55.).

 

«Формальная стоимость» превращается в конституированную государством стоимость, т.е. в государственную стоимость, где деньги никакой существенной роли уже не играют. И если товарное обращение продукции сельскохозяйственного производства тормозит (Там же, СС. 68, 93-94) развитие производительных сил общества, то в условиях «государственной стоимости» его следует заменить прямым продуктообменом. В итоге, для перехода от социализма к коммунизму, в качестве подготовки (Сталин И.В. Указ. соч. С. 69.)  такого перехода, «необходимо … путем постепенных переходов, осуществляемых с выгодой для колхозов и, следовательно, для всего общества, поднять колхозную собственность до уровня общенародной собственности, а товарное обращение также путем постепенных переходов заменить системой продуктообмена, чтобы центральная власть или другой какой-либо общественно-экономический центр мог охватить всю продукцию общественного производства в интересах общества» (Там же, С. 67.).

 

Появление книги И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» привело к подмене экономических категорий административными категориями и методами хозяйственной деятельности, а действие закона стоимости — ограничено формой учета. Стоимость средств производства стала рассматриваться в качестве учетной единицы, необходимой «для калькуляции, для расчетов, для определения доходности и убыточности предприятий, для проверки и контроля предприятий» ( Сталин И.В. Указ. Соч. С. 52).

 

Конституирование стоимости привело к разбуханию учетного аппарата и казнокрадству. Хозяйственная инициатива предприятий была связана множеством централизованных показателей. Эффективность производства СССР не только не повышалась, но зачастую снижалась. В экономической литературе 70-80-х годов вновь появились положения, отрицающие товарный характер социалистических производственных отношений. (См.: Косолапов Р.И. Социализм и вопросы теории. М.: Мысль, 1975, С. 222; Он же. Социализм: к вопросам теории. — 2 изд. испр. и доп. М. Мысль. 1979. СС. 246-273. См., например: Курс политической экономии в двух томах. Под ред. Н.А. Цаголова. Т. 2, — Социализм. — М.: Экономика, 1970, С. 256; Малышев И.С. Общественный учет труда и цена при социализме. — М,: Соцэкгиз, 1960; Минц Б. Политическая экономия социализма. — М. Прогресс, 1965, СС. 596; Социалистический продукт и его формы. — М.: Экономика, 1975, СС. 28-59; Экономические проблемы перехода от социализма к коммунизму. — М. Высшая школа, 1960, С. 91 и др.).  Деньги, в свете концепции государственного социализма, вновь были представлены как «квитанции», «трудовые удостоверения»  т.е. «новые», «трудовые» денежные знаки «нового социализма», «неосоциализма». «Левый поворот» не заставил себя долго ждать.

 

Таким образом, в условиях общественного разделения труда всегда будут предприниматься попытки, как теоретические, так и практические, направленные на отрицание традиционных денег, на создание «условных», «новых», «трудовых», «рабочих» и иных денежных знаков, рабочих талонов, трудовых квитанций и бон, масштабом стоимости которых будут «рабочее время» или непосредственные затраты трудовой энергии человека. В советской литературе подчеркивается, например, что «деньги — это как бы удостоверения о затратах непосредственно-общественного труда, которые только условно можно называть деньгами» (Косолапов Р.И.). 

Нравственная сторона вопроса заключается в определении своего собственного отношения к появлению «новых», «трудовых» теорий денег и товарно-денежных отношений.  Представители научной интеллигенции, выражающие интересы неимущих слоев общества в социалистических и коммунистических теориях, с появлением научного коммунизма стали немного активнее своих предшественников, придумывающих социалистические теории из головы. Но по мере того, как движется вперед история, для них становится излишним искать научную истину в своих собственных головах; им нужно только отдать себе отчет в том, что совершается перед их глазами, и стать сознательным выразителем этого. До тех пор, пока они ищут науку и только создают системы, они видят в нищете только нищету.

Следовательно, интересы истины требуют дать определение понятию «трудовых денег», тяготеющей к умозрительному отражению товарно-денежных отношений, и выделить основные черты общей метафизики «трудовых денег»:

Первое. «Трудовые деньги» не существуют в природе экономических отношений и поэтому не могут являться предметом исследования политической экономии. Появление трудовых денег как в теории a'pviori, как и на практике, является результатом идеалистической, метафизической и нравственной переработки трудовой теории стоимости А. Смита и Д.Рикардо в утопию.

            Гносеологическая природа понятия «трудовых денег» заключается в отрыве понятия «распределительные отношения» от категории «производственных отношений», категории «деньги» от экономических понятий категориального ряда способа производства и  отношений собственности,  и уже как результат, — превращение экономической категории «деньги» в политическую и моральную категорию «трудовые деньги».  Понятие «трудовые деньги», выпадая из «системы экономических категорий», увлекает за собой все основные политические категории такие как: «собственность», «политическая власть», «государство», «право», «равенство», «благосостояние», «личность», «человек» и другие категории, лишая их исторического содержания. «Трудовые деньги» суть лишь продукт чистого разума, отягощенного страхом перед «завтрашним днем», перед возможностью потерять свое место в исторически определенной системе общественного производства и распределения средств производства. Понятие «трудовые деньги» используется в социалистических теориях, как правило, с целью создания иллюзии социального, экономического и политического равенства всех людей независимо от их имущественной принадлежности, а также с целью скрыть от политического сознания истинную природу современных производственных отношений. «Обособленный труд, лежащий в основе всех этих теорий, не является тем общественно необходимым трудом, который создает стоимость. Закон стоимости реализуется в процессе конкуренции, между тем перечисленные теории, с одной стороны, базируются на капитализме, с другой — исключают конкуренцию и тем самым — капитализм. Другим пороком утопических теорий безденежного хозяйства являлось утверждение, что каждый рабочий должен получать полный продукт своего труда, что исключает возможность расширенного воспроизводства». (Далин С.А. Инфляция в эпохи социальных революций, С. 246.).

 

Второе. Понятие «трудовые деньги» есть результат неудавшейся попытки отделения денег от современных производственных отношений на практике; результат освоения трудовой теории стоимости практическим сознанием, питавшимся иллюзией научной истины; результат эклектической, спекулятивной подмены трудовой стоимости государственной, конституированной стоимостью; результат отрицания или идеализации закона стоимости и денег, существующих вне производственных отношений капитализма. Отсюда, «трудовые деньги», как результат утопической переработки трудовой теории стоимости в конституированную стоимость, представляют собой лишь понятие более широкой теоретической доктрины, которая в истории науки получила название — методологии «государственного социализма».

Третье. Методология «государственного социализма» используется, как правило, в среде мелкой буржуазии, бюрократии и рабочей аристократии для теоретического отражения своего протеста против прогрессирующей конкурентной борьбы, в условиях государственно-монополистического капитализма, против угрозы разорения, против возможности потерять свое парламентское высокооплачиваемое место депутата в высших или местных органах государственной власти и т.д. В среде рабочего класса методология «государственного  социализма» находит своих защитников через теорию «трудовых денег», отражающую лишь нравственное чувство неимущих классов, а не их отношение к средствам производства. В свою очередь, принадлежность понятия «трудовых денег» к методологии «государственного социализма», дает возможность установить мелкобуржуазную природу «трудовых денег» и рассмотреть последние в качестве политической категории, в качестве нравственной нормы поведения неимущего класса. «Трудовые деньги», следовательно, суть лишь нравственная (государственная), предписанная норма поведения наемного труда на производстве, существующая независимо от производства и непосредственного труда и сознательно отделяющая неимущие классы от средств общественного производства и продуктов своего труда. «Трудовые деньги» снимают противоречия товарно-денежных отношений между стоимостью и потребительной стоимостью, между абстрактным и конкретным трудом, между прошлым и живым трудом, между сложным и простым трудом, между умственным и физическим трудом, законодательным и исполнительским трудом, а, в конечном счете, между господствующим и угнетенным сословием. Теория «трудовых денег» создана мелкой буржуазией для неимущих слоев общества.  Понятие «трудовых денег», таким образом, используется в целом ряде теорий мелкобуржуазного социализма в качестве центральной категории.

Четвертое. «Трудовые деньги» возникают каждый новый раз в социалистической теории как результат непримиримости понятий «стоимость» и «государственная стоимость». Отсюда основной задачей любой социалистической теории является обоснование мероприятий социальной политики государства, направленных на перераспределение средств производства и прибавочного продукта в замкнутом обществе с целью преодоления сложившегося в экономике противоречия. Перераспределение собственности, в свою очередь, приводит к очередному государственному перевороту. Получается замкнутый круг в развитии всех непризнанных (замкнутых) республик: от борьбы за независимость и суверенитет к потере этого самого  суверенитета и возвращению в лоно государства-метрополии.   Введение суррогатной системы денежного  обращения и  учета живого труда еще не означает полного суверенитета.  Осуществление государством функции контроля за мерой труда и потребления не должно сводиться к распространению на сферу производственных отношений политических категорий. Государство служит интересам товарно-денежного обращения, но не подменяет последние, а является их следствием. Никакого признания всех еще непризнанных (замкнутых) республик со стороны мирового сообщества не может быть и речи в принципе. Хорошим примером тому является закат Российской Федерации от чрезмерной гордости за свои «деревянные» советские  денежные знаки, принятые к обращению в период построения «развитого социализма»  (1917 – 1991гг.). 

Мне очень жаль, но современная «капиталистическая» Россия, как,  впрочем, и все другие непризнанные (замкнутые) республики без явного намека на свой тип социального строя,  продолжают путаться в собственных противоречиях. А любые опыты с социализмом  путем введения необеспеченных или «чужих» денежных знаков в результате ускоренной  денежной  эмиссии или путем  «государственного  распоряжения»  обречены  a priori на  жестокий конец, а лидеры, в лучшем случае, -  на забвение и  собственное бесславие.

Ю.В. Петухов

15 декабря 2014 г.

 

PS. - Сегодня, 15 декабря 2014 года, в день публикации моих очерков «Трудовые деньги..» и «Закат России…»,  появилась свежая и очень своевременная информация в СМИ  о том, что депутаты  Государственной Думы РФ планируют создать новую валюту, которая заменит рубль (См.: Рисунок 2, ниже). Об этом заявил член комитета по безопасности и противодействию коррупции Госдумы Анатолий Выборный. По словам Выборного, «может быть создана совершенно новая, альтернативная валюта, которая создаст конкуренцию евро и доллару. К созданию валюты могут быть привлечены Китай, Беларусь, Казахстан, Армения, Киргизия, Узбекистан и Таджикистан». Как хорошо, что за «процветание» и «безопасность» страны мы можем быть спокойны и навсегда! С таким-то набором стран и континентов!  К нашему великому сожалению, у политиков в России по профессии, и у теоретиков государственного права, и у юристов, занимающихся гражданским правом, связь с экономическими фактами страны, как правило, теряется окончательно. Следовательно, новейшая история России так ничему и не научила случайных «народных избранников».  «Нравственный» и «юридический» идеализм у депутатов Госдумы России теперь опять в моде. Собственно говоря,  он из моды никогда и не выходил.

Ю.В. Петухов

15 декабря 2014 г.


photo 2

Рисунок 2.   Новая, альтернативная валюта в Российской Федерации. Один «алтын» (2014 год). – Старинная русская медная монета достоинством в три копейки, счетно-денежная единица (15 век) или золото по-татарски. Народная поговорка: «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Своевременно? Да! Красиво? Да! Но главное навсегда – 15 век! «Получил и прослезился!»